Владимир Разумневич - Степная радуга [Повесть-быль]

Не давали говорить Григорию, сбивали криками, грязными ругательствами, угрозами. И лишь рабочие, пробравшиеся из задних рядов ближе к крыльцу, поддерживали Чапаева, осаживали крикунов:

— Да тише вы, подпевалы буржуйские! Комиссар дело говорит…

— Не все эсерам, дайте и большевику слово сказать!

— Крой дальше, Григорий Иваныч! Пусть узнают правду…

А в ответ толпа ревела злобно:

— Довольно! Стаскивай с крыльца комиссаришку!

— Без большевиков обойдемся!

— Ишь разошелся! Видно, снова в кутузку захотел…

Слышались возгласы и другого рода, примиряющие:

— Послушать надобно и тех и других. Потом сами рассудим…

— Пущай Чапай на главную трибуну взбирается да там спорит с докладчиком! А то сбоку припека…

— Хорошо б лбами столкнуть. Посмотрим, кто кого…

Григорий Чапаев, прервав речь, решительно полоснул ладонью воздух:

— А что? Место там, у собора, подходящее. Лобное место! Не возражаю. Готов хоть сию минуту. Мы вам всю, какая есть, большевистскую правду без утайки раскроем, а они пусть свое буржуйство перед народом обнажают. И тогда вам виднее станет, с кем идти сподручнее. — И он обернулся назад, позвал комиссаров: — Пошли, товарищи! Народ требует…

Чапаев первым спрыгнул с крыльца. Следом за ним спустились, бряцая винтовками, красногвардейцы. Комиссар труда Валентин Сечко звонко крикнул в толпу:

— Расступись, народ! Освобождай проход…

Мужики неохотно потеснились, пропуская комиссаров вперед. Одни смотрели на смельчаков с любопытством, другие — с явным злорадством, а третьи — таких оказалось немного, человек тридцать, и Архип с ними — присоединились к чапаевскому отряду, зашагали рядом с красногвардейцами, расталкивая народ.

Они уже миновали центр площади и стали приближаться к собору, когда наткнулись на шеренгу солдат и офицеров. Живая масса серых шинелей с каждой минутой разрасталась, наплывала на них, оттесняя мужиков дальше, и комиссары оказались отрезанными от толпы. Любопытствующая публика в напряженном оцепенении ожидала: что же произойдет дальше?

У Чапаева на скулах судорожно задвигались желваки:

— В кольцо захватили, паршивцы! Не хотят, чтобы мы с народом говорили. Боятся правды… А ну, отсторонись, дай пройти! — Он резко рванул дуло винтовки, направленной на него одним из солдат.

— Не сметь! Пристрелю! — Из-за солдатской спины выскочил, махая маузером, штабс-капитан Емельянов. Он рявкнул на солдат: — Выполняйте, что было приказано!

Те сорвались с места и, сминая отряд Чапаева, навалились на красноармейцев, стали выхватывать у них винтовки. Завязалась рукопашная схватка. Комиссар Сечко отпихнул ногой Емельянова. Потом, расстегивая на ходу кобуру, побежал на выручку Чапаеву, которого подминали под себя три рослых солдата. Емельянов не дал ему добежать, бросил вдогонку ручную гранату. Испуганная толпа шарахнулась от взрыва, а Сечко качнулся, выронил наган, вскрикнул отчаянно. На спине кожанки, разорванной осколком, выступили черные пятна крови. Пробегавший мимо солдат остановился, замахнулся на Сечко прикладом, оглушил ударом по темени. Он упал лицом вниз. Грязный снег под ним густо побагровел.

Архип отбивался от бородатого мятежника, наскочившего на него с кинжалом, и видел, как впереди рассвирепевший солдат пинал сапогом беспомощное, окровавленное тело Сечко. Архип изловчился, со всей силой двинул бородача по челюсти и сразу же метнулся к. солдату, что измывался над Сечко, сбил и его с ног. Схватил выроненный комиссаром наган.

Оглянулся: Чапаев неподалеку. Застыл перед толпой безоружный, с кровавым шрамом на лбу. Голова обнажена. Шинель изодрана в клочья. Расширенные глаза ненавистно смотрели на мятежников. Они двигались навстречу ему, галдя неистово, звеня топорами и вилами. Еще миг — и вся эта очумелая темная сила обрушится на Григория, растерзает его с беспощадной, звериной лютостью. Архип рванулся с места, встал впереди Чапаева и, угрожая толпе наганом, крикнул:

— Прочь от комиссара! Стрелять буду!

Рядом с Архипом, звякнув затворами винтовок, встали в боевой готовности еще несколько человек — рабочие маминского завода. Толпа опешила, трусливо попятилась, хмурясь от страха. Слезли с возвышения, растворились в публике и главари мятежа. А на левом краю площади послышались голоса:

— Да что ж это такое… Наших комиссаров бьют!

— Не дадим в обиду.

— Напролом пойдем!

И в мужицкие ряды клином врезалась группа горожан, упрямо устремилась в середину площади. Путь им преградили офицеры с солдатами. Замелькали штыки и сабли над головами. Пронзительный, душераздирающий женский вопль вырвался из людской гущи и сразу же замер, оборванный выстрелом.