Йорма Курвинен - Овчарка Рой. Овчарка Рой и девятый В

— Признаться с каждым днем будет все труднее, — произнес наконец Томи.

Лицо Лауронена помрачнело.

— Это сделал не я. Но это, наверное, все равно. Во всяком случае, они обвинят меня. Можешь бежать и наябедничать.

— Когда это я бегал ябедничать?

— Ну так, по крайней мере, тебе страшно хотелось. И сейчас хочется!

— Если бы ты сознался сам, тебе не пришлось бы как помешанному бояться людей.

Лауронен выбросил вперед руку, словно хотел схватить Томи за грудки, но не схватил.

— Я же только что сказал, что это сделал не я. Или я?

Томи пожал плечами.

— Мне-то зачем знать это?… Спроси самого себя! Раковина была еще цела, когда я заглянул в уборную.

— Вот и выложил бы тогда им это, раз они так орали!

— Я выложил им ничуть не больше, чем ты, Лауронен. Ты это прекрасно знаешь… Но я не стану врать в твою пользу, если они почему-либо спросят меня.

— Это почему же они тебя спросят?

— Например, если Анттила вспомнит, что я заглядывал в уборную… Раз ты невиновен, то почему не сказал прямо, что был там последним и раковина была цела?

По лицу Лауронена пробежала легкая насмешка.

— Так они мне и поверят!

Томи гадал, что прячется за кажущимся спокойствием Лауронена.

Как все обстояло в действительности?

— Не развалилась же раковина сама собой…

— Так бы прямо и сказал, что это сделал я!

Лауронен сел на велосипед, а Томи повернулся опять к прогулочной тропинке.

— Вот и донеси на меня утром! — крикнул Лауронен ему вслед. — Или, может, у тебя не хватит терпения дождаться утра?

Томи оглянулся.

Лауронен ехал, держа одной рукой руль, а другую вытянув в сторону прогулочной тропинки.

— Жаль, что у такой превосходной собаки такой дрянной хозяин! — крикнул он и исчез.

Только после третьего нажима на звонок, укрепленный на дверном косяке, последовал ответ директора. Зеленый свет.

Томи открыл дверь и шагнул в кабинет. Директор стоял у стола, подавшись вперед, и смотрел поверх него на этот «светофор».

— Мне велели прийти к вам, — неловко сказал Томи.

— Да. Наверное, ты знаешь, для чего?

— Понятия не имею.

Директор нахмурил лоб. Его серые глаза глядели на Томи до тягости пытливо.

— Не имеешь?

— Не имею. Догадываюсь только, что это имеет отношение к нашему классу и разбитой раковине.

Гомон голосов в учительской усилился.

— Минутку!

Директор вышел через дверь, ведущую прямо в учительскую, оставив ее приоткрытой.

Похоже, что учителя тоже говорили на эту же тему.

Томи испытывал слепую ненависть к уборной. Как будто к цементу, кафельным плиткам и прочим аксессуарам уборной стоило и можно было питать какие-либо чувства, будь то ненависть или любовь. Но все равно он ненавидел все это. Ненавидел с первых дней учебы в школе, еще когда он учился в младших классах.

В тот год, когда он впервые пошел в школу, учеников в уборных для младших классов тоже терроризировали всякие тупоумные типы. Их чувству собственного достоинства льстило быть мучителями в уборных для мальчиков. Можно не сомневаться, что если бы, став взрослыми, они получили власть, какую имели надзиратели в лагерях смерти, они были бы готовы на все.

С тех пор Томи ненавидел школьные уборные. Они везде одинаковы, куда бы он ни попадал. И ни один учитель палец о палец не ударил, чтобы положить конец творимому там насилию, хотя, безусловно, все они были в курсе дела. Они лишь выслеживали курильщиков и наказывали их. По большей части это оказывались те самые типы, которые терроризировали учеников, но в этом их едва ли когда-нибудь обвиняли. Учителя закрывали на это глаза.

«Всегда у этих мальчишек какая-нибудь грызня по пустякам…»

Такое толкование позволяло даже в младших классах закрывать глаза на факт насилия, чтобы он не нарушал напускное благодушие учителей. Излюбленной фразой директора школы было: «Пусть ребята сами разберутся…» Очевидно, сам он в глубине души сознавал, что не способен ни в чем разобраться, и прикрывался своими принципами.

Томи отлично понимал, почему именно сейчас он испытывал такое глубокое отвращение к уборной.

Его рассердил взгляд, который Лауронен бросил на него, когда он, Томи, отправляясь к директору, остановился у выхода и оглядел класс.

Что он, собственно говоря, думал? Что он, Томи, начнет врать, чтобы спасти свою шкуру, так что ли? В то время как он, Лауронен, был такой дрянью, что не смел признаться в своем поступке!

К счастью, он, Томи, сказал совершенно прямо, что не станет врать в пользу Лауронена, если у него прямо спросят имя виновного.