Мари де ла Рами - Нелло и Патраш

Конечно, Алоиза, единственная дочка мельника, была самой богатой девочкой в деревне. На её синем саржевом платье не было ни единой дырочки, ни одной заплатки. На ярмарке ей покупали так много позолоченных орехов и леденцов, что она едва могла удержать их в руках. А в большие праздники её льняные кудри покрывал чепчик из дорогих кружев, который до неё носили её мать и бабушка.

Отец Алоизы, баас Когес, был человек не такой уж дурной, но очень упрямый. Однажды на лугу за мельницей, где только что скосили траву, он увидел свою дочь и её друзей. Алоиза сидела на свежем сене; рядом, положив голову к ней на колени, примостился Патраш.

На обоих были венки из красных маков и синих васильков. А Нелло зарисовывал их углём на гладкой сосновой дощечке.

Мельник остановился, посмотрел на изображение своей любимицы и был поражён удивительным сходством. Однако он побранил девочку за то, что она бездельничает и не помогает матери по хозяйству, и отослал её домой.

Алоиза испугалась и заплакала. Мельник повернулся к Нелло и выхватил у него из рук дощечку.

– И часто ты так балуешься? – сурово спросил он.

Мальчик опустил голову.

– Я рисую всё, что вижу, – пробормотал он.

Мельник задумался, потом достал из кармана серебряный франк и протянул его Нелло:

– Говорю тебе – балуешься и попусту теряешь время. А всё-таки эта штука похожа на Алоизу и понравится её матери. Вот тебе франк, а я возьму картинку.

Румянец сбежал с лица мальчика. Он поднял глаза на мельника и заложил руки за спину.

– Оставьте себе деньги, баас Когес, а портрет возьмите, – сказал он простодушно. – Вы часто бывали добры ко мне.

Потом он кликнул Патраша и пошёл через луг домой.

– За этот франк я мог бы «их» увидеть, – шепнул он Патрашу. – Но даже ради этого я не хочу продавать её портрет.

Возвратившись домой, Когес сказал жене:

– Пусть Алоиза больше не играет с этим мальчишкой. Чего доброго, он ещё захочет жениться на ней, когда вырастет.

– Он хороший, скромный мальчик, – сказала жена мельника, не сводя глаз с сосновой дощечки, которую мельник повесил над очагом под деревянными часами с кукушкой. [5]

– Против этого я не спорю, – отозвался мельник, закуривая трубку.

– Тогда чего же беспокоиться? – робко сказала жена. – Что ж тут дурного! Денег у нас хватит на двоих, были бы только счастливы.

– Ты женщина, а потому дура! – крикнул мельник, стукнув трубкой по столу. – Мальчик – нищий, а что ещё хуже – воображает, будто он художник. Смотри, чтоб девочка больше с ним не играла, а не то я отдам её в пансион при монастыре.

Бедная женщина испугалась и обещала исполнить желание мужа. Ей жаль было разлучать девочку с любимым товарищем только потому, что он беден, но она боялась ослушаться мужа. С этого дня она под разными предлогами не пускала Алоизу к Нелло. Самолюбивый мальчик обиделся и перестал ходить с Патрашем на мельницу, хотя прежде забегал туда каждую свободную минуту. Он не знал, в чём его вина, и думал, что мельник почему-то рассердился на него за портрет Алоизы.

Если девочка, скучавшая по нём, завидев его, подбегала и протягивала руку, он грустно улыбался и, заботясь о ней больше, чем о себе, говорил:

– Не надо, Алоиза, отец рассердится на тебя! Он недоволен, когда ты со мной, и не хочет, чтобы ты бездельничала. Он хороший человек и любит тебя. Не будем сердить его, Алоиза!

Однако на сердце у него было тяжело, и солнце уже не радовало его, как прежде, когда на рассвете он шёл с Патрашем по обсаженным тополями дорогам. Бывало, он по пути в город и обратно останавливался возле старой мельницы и весело здоровался с семьёй мельника. Над низкой калиткой показывалась русая головка, и маленькая рука протягивала Патрашу косточку или корку хлеба. Теперь мальчик быстро проходил мимо, а Патраш уныло смотрел на закрытую дверь. Алоиза в это время вязала что-нибудь, сидя на скамеечке у очага, и из глаз у неё капали слёзы. Баас Когес, ворочавший кули с мукой на мельнице, упрямо бормотал себе под нос:

– Так-то лучше. Парнишка – нищий, и голова у него набита дурацкими бреднями. Ещё наживёшь себе беды с ним.

А маленькая сосновая дощечка всё-таки висела над очагом в кухне, под часами с кукушкой, и мальчику порой казалось несправедливым, что его подарок приняли, а самого его и знать не хотят.

Нелло молча сносил обиду: он не привык жаловаться. Старый Жан Даас не раз говорил ему: «Мы бедняки, а у бедняков нет выбора». Мальчик почтительно слушал дедушку, но в душе у него теплилась надежда, что «бедняк тоже иногда делает выбор – он может прославиться, и тогда на него не будут смотреть свысока». И он простодушно верил в это.