Татьяна Александрова - Друзья зимние, друзья летние

Еще Матрешенька всегда так усаживала наши игрушки, чтобы им было удобно. Примостит кукол, поросенка, лошадку как следует, повяжет кому надо бантики, сошьет платьице. Мы придем со двора, из школы, — они сидят румяные, чистые.

Усадит их, а сама сидит, вяжет нам варежки или носки, или перешивает себе сарафан из старого маминого костюма, или нам шьет платьица с отделкой из своего, из Светланиного, из маминого костюма.

Или пишет письмо в Казань своей дочке Шуре. Семь детей было у Матрешеньки, осталась одна дочка. Темная жизнь в деревне, бедность, уморила троих. Еще трех — война и голод. Уцелела самая цепкая — Шура. Ей и пишет письмо Матрешенька большими печатными буквами:

«Здравствуй, милая дочка Шура! Как ты живешь? Как живет твой сын Вадим и другой сын Славка, и твой муж Федор? Как ваше здоровье? Не пьет ли муж снова? Если пьет сильно, скажи, что я ему не велю. А то пусть ко мне приезжает».

Или читала нам вслух книжки, большие, яркие, с картинками. Если картинки были серыми, мы их сейчас же раскрашивали. Читала, медленно шевеля губами, часто не все слова удавалось прочесть сразу, мы ей помогали, подыскивали слова. Очень мы любили книги.

Самые хорошие были выходные дни. Сначала они так и назывались выходными, а потом стали называться воскресеньями и наступали уже не через пять дней, а через шесть, на седьмой. И хотя выходных стало меньше, но Матрешенька и ее подруги довольны.

— Так-то по-Божески, — говорила тетя Наташа басом.

Днем Матрешеньке некогда.

— Нянечка, нам скучно.

— Сейчас оркестру позову!

Вечером рассказывала нам сказки. Особенно, когда мы были маленькими. Потом научила нас рассказывать их друг дружке. Уставала за день. Рассказывает, рассказывает, а слово за слово цепляется, слова длинные, голова падает.

— Ну, Матрешенька, ну!

— Не мешайте спать нянечке! — говорит мама.

Особенно мы любили сказку про Царевну-лягушку. Рассказываем ее друг дружке. «Тарас!» — говорила Наташа тайное слово. Это означало: «Таня, рассказывай!» Или — к Матрешеньке. Вяжет что-нибудь вечером, сидит на своей кровати. Мы сидим рядом с двух сторон.

— Жил-был царь. Были у него три сына.

Первые два царевича нас не интересуют. То ли дело младший.

— Пустил младший сын стрелочку — взяла стрелу в лапы зеленая болотная лягуха-квакуха.

— А лягушка станет царевной? — и в этот раз тревожились мы.

— Станет, станет, — успокаивала Матрешенька, и тогда мы слушали дальше.

Матрешенька принесла с базара картину. Картина лежала в большой сумке, сплетенной из соломы, сверкала и сияла поверх картошки и лука. На черном фоне золотые и розовые цветы, зеленые листья, а посередине девочка с корзинкой. На девочке — шапочка из красной блестящей бумаги. Значит, эта девочка — Красная шапочка. А что это такое? Длинная скамейка на четырех столбиках. Да это же серый волк! Вот и пасть большая, что есть сил раскрытая, и хвост!

Матрешенька осторожно вынула картину из сумки, поставила на табурет, прислонила к стенке, и мы любовались и восхищались. Правда, лицо у девочки могло быть покрасивее, но попробуй сделай его из бумаги. Нарисовать красивое лицо, и то трудно. А это из бумаги, даже из фольги. Зато шапочка, платье, фартук, бантики, туфли! Зато дорожка, дерево, три цветка, серый волк!

Потом Матрешенька убрала картошку и лук в холодильный шкаф под небольшим окном. И мы пошли вешать картину в комнату. Выбрали место между двух окон. Матрешенька вбила гвоздь, и вот мы радуемся Красной шапочке и цветам.

Потом приходит мама. Поздно, как всегда. Сначала — работа, после работы — собрание. Ужинает и заглядывает к нам в комнату. Мы нарочно не говорим ей про картину, пусть тоже увидит, удивится и обрадуется.

— Матреша! Это что за гадость здесь висит? Фу, какая безвкусица! Снимите сейчас же! И зачем только деньги тратить на такую дрянь! Детям вкус портить!

Матрешенька очень расстроена, говорит:

— Ну, ладно, Лидия Ивановна! Ну, ладно. Пятьдесят копеек всего стоит, я свои заплачу.

— И не в деньгах главное. Только детям вкус портите, — сердится мама.

— Я над своей кроватью повешу, пусть там висит, коли вам не нравится.

Мы плачем. Мы любим и картину, и Матрешеньку, и маму. Что делать?

И Матрешенька вешает картину про Красную шапочку над своей кроватью, которая стоит в этой же комнате рядом с нашими.

— Матреша, вы опять бумажными салфетками все украсили! Это же мещанство, безвкусица! Украшайте, пожалуйста, уж если вам так нравится, кухню!