Борис Алмазов - Самый красивый конь (с иллюстрациями)

Он уже много про него знал. Знал, что Денис Платонович, может быть, самый старый и самый опытный жокей в Советском Союзе, что он ещё до революции был известен за границей и привозил на Родину такие призы, о которых почтительно пишут справочники. Знал, что в войну у него погибли четыре сына, знал, что для этого красивого старика не существует ни чипов, ни званий, что он отхлестал ремённым кнутом какого-то принца за то, что тот сломал коню ногу (в те годы Денис Платонович был приглашён на тренерскую работу в Англию и жил там несколько лет). Знал, что, когда старика за многолетнюю работу награждали орденом, ответную речь он начал словами: «Свою жизнь я отдал на благо лошадей…» И когда Панама ещё только подходил к тренерской, у него со лба уже падал крупными каплями пот.

— Денис Платонович, позвольте? — спросил Борис Степанович.

— Прошу… — раздалось раскатисто за дверью. — А, Боренька, здравствуй, голубчик! — Панаму старик словно не заметил.

Крошечная комнатка была вся завешана фотографиями, вымпелами, лентами, а на стене висели два серебряных венка. На шкафу, на столе, на подоконнике стояли статуэтки коней с какими-то надписями.

— Конуса я твоего смотрел в езде. Ты напрасно так много работаешь его на рыси, не стесняйся — больше прыгай…

— Я не с этим сегодня, — сказал Борис Степанович. — Вы помните, как пятнадцать лет назад к вам сюда привели мальчишку, который каждый день приходил смотреть на коней?

— Я ещё из седла не падаю. И память не изменяет, — засмеялся старик. Он глянул в зеркало и пригладил седые кудри.

— Так вот, сегодня этот мальчишка привёл вам своего ученика. Денис Платоныч, я имею подозрение, что он будет ездить.

Старик посерьёзнел.

— Нынче я тренирую мало. Слышал, что про меня на совещании говорили? «Старик-де обучает варварскими методами». Нынче время не то — кругом сплошной гуманизм. Я их спрашиваю, мы кого воспитываем секретарш или всадников? Конный спорт — это спорт! А им что же, после каждого прыжка седло кружевным платочком вытирать?..

— Потому к вам и привёл, — возразил Борис Степанович, — что хочу настоящего всадника получить.

Старик помолчал, и глаза его блеснули.

— Кха! — рявкнул он и вытер усы. — Подойдите, мальчик. Вид не глупый! У тебя высокие родители?

— Метр семьдесят пять и метр пятьдесят восемь, — отбарабанил Панама.

— Разденьтесь, мальчик.

Панама начал судорожно расстёгивать рубаху, брюки.

— Так, — сказал старик и протянул к нему страшную двупалую руку (рассказывали, что три пальца ему в молодости откусил жеребец). Пальцы ловко ощупали локти, коленки. — Руки-ноги не ломал? Головой не ушибался?

— Нет…

— Так. Не дыши. — Старик наклонился и плотно прижал ухо к Панаминой груди. — Ангиной часто болеешь?

— Нет.

— Ну-ко, — старик достал из стола силомер, протянул Панаме: — Сожми. Так, — сказал он, глянул на цифру, пошевелил усами и небрежно бросил силомер в стол. — Отойди и резко подними ногу как можешь выше! Рраз! Вторую — ррраз!.. Ну что, Боря, сложен этот молодой человек нормально, но костяк слабый, в суставах хлипок и мускульно слаб.

— У него есть главное, — сказал Борис Степанович, — у него есть душа.

— Ну что ж. Если она не расстанется с телом за период начального обучения, может, что и получится. Ибо сказано римлянами: «Сила духа многое искупает». Итак, слушайте меня, мальчик. Все бумажки — секретарю. С понедельника, нет, лучше со вторника, я суеверен, на постоянные тренировки. Первый месяц — два раза в неделю, второй — три, третий ежедневно, кроме четверга, ежели вы, конечно, выдержите и не сбежите. Предупреждаю, вы зачислены из уважения к вашему педагогу. Более вам льгот не будет. И от вас я о вашем педагоге более не должен слышать. Он сам по себе, вы сами по себе. Пропуски занятий по болезни, по занятости и прочее исключаются. И предупреждаю: я набираю осенью сто мальчиков, весной у меня остаётся пятеро, и это не значит, что из оставшихся получаются настоящие всадники… Не смею долее задерживать.

Ах, как замечательно пахнет щами из школьной кухни! А если повар Галина Васильевна печёт оладьи, то запах проникает даже сюда, в класс. И ребята ещё задолго до второй перемены, когда вся школа ринется в столовую, взволнованно поводят носами.

Стриженые первоклассники мечтают, как они будут слизывать с оладьев клюквенное варенье. У рослых усатых десятиклассников при одном воспоминании о тарелке густых щей начинают урчать животы.