Борис Алмазов - Посмотрите - я расту

— Ничего он не дрейфит! — говорит Серёга. — Он просто ещё не петрит, какую мы мощную штуку надумали. А он пойдёт. Он настоящий друг.

Взял я простыню, надел сандалии, и мы пошли, хотя мне идти совершенно не хотелось. Стали дверь открывать, а она как заскрипит.

— Эй, вы куда? — поднял с подушки голову Колька Осташевский.

— Не твоё дело!

— Подождите, я с вами пойду.

— Бежим! — шепчет Серёга. — Меньше народу — больше кислороду.

Выскочили мы из дому. Темно. Ничего не видать. Вроде и недалеко отбежали, а не сообразить, куда идти нужно. Холодно, ветер дует. Мы сразу намёрзли. Мы же в одних трусах. Пробежали чуть вперёд. Друг за друга держимся.

— Стойте! — говорит Серёга. — Бабский дом не в этой стороне.

Пошли в другую сторону и сразу упёрлись в болото — Липский завяз, захныкал:

— Вот, сам не знаешь, а ведёшь! Тут вообще никакого болота не было… Простудить меня хочешь, у меня и так горло болит. И сандалия из-за тебя утонула…

— Сандалия, горло! Поменьше бы в пруду своих тритонов ловил.

— Постойте, — говорю, — не ругайтесь! Сейчас, может, выйдем. Лагерь забором обнесён, так? Куда ни пойдём, обязательно в забор упрёмся, а там по забору на дорожку выйдем, что от ворот к палатам идёт.

— Хрустя! — говорит Серёга. — Иди ищи дорогу. А мы этому дураку будем сандалию искать.

Пока я был с ребятами, ещё ничего, не страшно было, а как отошёл от них, стало мне не по себе. Деревья где-то невидимые шумят, ветер воет, простыня на мне развевается, по ногам хлещет, ноги по траве скользят. В голову лезут всякие мысли про привидения. От этого у меня зубы начали стучать.

Но вышла луна и всё осветила. Вон палата наша белеет, а вон ребята идут, в простыни завёрнутые. Вот ведь что в темноте происходит: я думал, от ребят иду, а оказывается — к ним.

— Эй! — кричу. — Пугальщики! Вон наша палата!

Они почему-то сначала присели все трое, а потом кинулись бежать в разные стороны. Я, конечно, побежал за ними. Что они, с ума посходили? Догнал одного, схватил за простыню, она у него на шее завязана. Он упал — сипит, как чайник:

— Ма-а-а-а-ма…

Смотрю, а это Колька Осташевский! Это он, значит, как только мы ушли, других мальчишек подговорил привидениями нарядиться. Стал я ему вдалбливать, что я Хрусталёв, вдруг из кустов Федул вылетает.

— Привидения! Привидения! — кричит. Нас увидел — совсем ополоумел.

«Ну, — думаю, — если вам так нравится друг от друга бегать — бегайте хоть всю ночь, я вам не помощник». Свернул простыню и пошёл в палату. Теперь мне совсем не страшно, потому что светит луна и звёзды. Я люблю звёзды. Это, наверное, потому, что нас, когда шла война, по ночам не бомбили и можно было выйти погулять. Я спал днём, а ночью дышал свежим воздухом. И если днём просыпался, то всё спрашивал: «Есть звёзды?»

Я поднялся на крыльцо нашего домика и споткнулся о ведро. Странно, когда уходили, никакого ведра не было. Кто это его поставил?

От луны светло в палате. Пошёл я к своей койке, смотрю, а на ней лежит кто-то. Батюшки, да ведь я в девчоночную палату зашёл! Скорей нужно мотать отсюда! Пошёл я к выходу на цыпочках, слышу — кто-то плачет. Тоненько, жалобно. Я остановился, послушал. Но могу я уйти, когда человек плачет.

— Эй! — шепчу. — Кто это плачет?

Затихло. Потом опять всхлипывать начало — на крайней койке. Я подошёл, присел на корточки около головы. Смотрю, а это наша Ирина-Мальвина разливается.

— Осипян, ты чего?

— Ой, кто это?

— Я. Хрусталёв. Я к вам в палату нечаянно зашёл. Ты чего ревёшь?

— Домой хочу! — всхлипывает Ирка. — Никак уснуть не могу.

— Это, — говорю, — потому, что у тебя тоска. Ты нервничаешь, вот и уснуть не можешь. Ты успокойся, а то от тоски даже заболеть можно.

— Как я могу успокоиться! Тут же темно.

— А ты подумай, как будет хорошо, когда домой вернёшься. Твоя мама пирог испечёт, я к вам в гости приду. Тоже чего-нибудь интересненькое приносу…

Ирина уже не плачет. Только всхлипывает и дрожит. Я её по голове погладил. Ну и что, что она плачет. Скучает, маленькая ещё. А слёзы, они ведь без спросу текут.

— Мне бабушка всегда на ночь сказки рассказывала…

— Ха! — говорю. — Да я тебе сказок хоть тыщу миллионов расскажу. Есть такие специальные сказки для девчонок про принцев и принцесс. Они в книжках записаны, а я знаю сказку, которая нигде не записана, потому что случилась с моим папой, когда он маленьким был. Это сказка про рябую курочку.

— Ой, я её знаю! — затараторила Ирка. — Жили-были дед и баба… была у них курочка Ряба.