Борис Алмазов - Считаю до трех!

— Петя! — спохватилась Катя. — Петя, что ты там стоишь. Вот познакомьтесь. Это Петя.

— Столбов! — сказал третий призрак, снимая накомарник с кудлатой головы.

— Ну, спасибо вам! Ну, спасибо! — приговаривал Вадим. — А ты, Петя, внук деда Клавдия?

— Ну, не совсем, хотя, конечно, внук!

— Клавдий во время войны детишек из пионерского лагеря от немцев прятал. Там Петра отец был, — объяснил Антипа. — Вот вам жидкость от комаров.

Егерь поставил на стол бутылку.

— Подальше от огня держите и сильно не мажьтесь: она кожу разъедает.

— Ты же с экспедицией приехать собирался? — спросил опять Вадим.

— Собирался, да не утерпел, сам приехал… — засмеялся Петька.

— И хорошо, что приехал! — Катя развешивала на нарах пологи. — Его дед Клавдий уж так ждал, так ждал.

Вадим внимательно посмотрел на Лёшку, на Катю и вдруг сказал:

— Я вижу, не один дед.

Катя покраснела, так что на ресницах выступили слезинки, и сказала:

— Конечно, не один Клавдий!.. Ещё и бабушка Настя. Вот!

— Разумеется! — подмигнул Лёшке Вадим.

«Чего он мне-то подмигивает, — насупился Лёшка. — Что я, дурак, что ли? — думал он. — Будто я не понимаю: этот Петька приехал раньше из-за Кати!»

— Нынче весна ранняя, всякая нечисть летающая рано поднялась, — гудел Пророков. — Прошлым годом по сю пору ещё снег в оврагах лежал, а нынче уже косят, да и то поздно: сохнет всё! Теперь опасайся, чтобы торф не загорелся…

— Ну что ж ты! — сказал Вадим Лёшке. — Мечтал быть барменом, а гостей не угощаешь, не профессионально!

Лёшка покраснел, а все неловко замолчали.

«Ну зачем он? Зачем про бармена? — Мальчишка глянул на Столбова, и ему показалось, что тот ухмыляется. — Зачем он из меня слугу делает? Ну, мечтал быть барменом, ну и что! Здесь же не бар. И этот стоит, ухмыляется. Встретились бы мы на татами — я бы ему показал!»

— А что это — барменом? — спросил некстати Антипа. — Повар, что ли?

— Около того! — сказал Столбов. — Кофе заваривает, коньяк разливает.

— И это мущинское дело? — удивился егерь. — Чудеса. Я ещё до войны был в Москве, так там здоровенный мужик в швейцарах стоял. Я говорю: «Дело-то у тебя какое?» — «Двери, — говорит, — открываю». — «И всё?» И всё, и ещё ему чаевые дают. И не стыдно! Здоровый бугай! На нём пахать можно.

— Я вам, Алик, помогу! — засуетилась Катя. — Пойдёмте.

— И я, — встрял Столбов.

— Да сиди уж, — не выдержал Лёшка.

— А чего?

— Сиди, Петя! Ты — гость, — успокоила его Катя. — Алик, возьмите накомарник. — Она подала Кускову странную шляпу с густой сеткой из чёрного волоса.

Вадим примерял такую же.

— А что, Альберт! — приговаривал он. — Мы теперь с тобою как турецкие принцессы в чадрах.

— Мне тут привезли накомарники фабричные, но у них сетка из тюля, — стал объяснять старый егерь. — Из материи. От дыхания материя к лицу липнет, и жрёт тя комар как хочет. А волосяной накомарник пузырём стоит. И не душно, и не лезет никто… Только теперь конского волоса хорошего не стало.

— Можно нейлоном заменить, — авторитетно сказал Петька. — Леска же теперь нейлоновая…

— Конечно…

Лёшка и Катя не слушали, чем кончится разговор, они пошли разогревать кусковскую стряпню.

Кусков торопился, уронил крышку в огонь. А Катя всё делала спокойно и быстро.

— Странный какой этот художник, — сказала она Лёшке.

— Чем? — удивился мальчишка.

— Нехорошо, конечно, так говорить, — сказала Катя, — но зачем он вас с Петей поссорить хочет?

— Как это? — не понял Кусков и даже перестал мешать варево.

— Не знаю, — сказала девочка. — А вот только кажется мне — не хочет он, чтобы вы подружились.

Они стояли у костра молча.

«А может, и правда он нас поссорить хочет, — думал Лёшка. — Может, он хочет, чтобы я только с ним дружил и больше ни с кем».

— А ты хочешь, чтобы я с Петькой подружился? — спросил он у Кати.

— Очень! Он очень хороший, только немного фантазёр!

— Ладно, — сказал Кусков великодушно.

Он хотел добавить: «Только ради тебя!», но не добавил.

— Вот и хорошо. — Катя длинной палкой сняла с костра ведро. И они понесли его в избушку.

Антипа Пророков уже достал из мешка свою чашку и ложку. Петька расставил на столе разнокалиберную посуду.

«Эх! — тоскливо подумал Кусков. — Вот пригласить бы Катю на чай, как тогда у Вадима пили. Чтобы сахарница серебряная и ложечки и чтобы белые салфетки и бисквиты… Она бы ахнула и на этого Петьку смотреть бы не захотела».

Застучали ложки.

— Хорош кондёр! — похвалил старый егерь. — Просто замечательный! — И, наклонившись к Лёшке, прошептал: — А ты его солил?