Ирина Щеглова - Пляж исполненных желаний

– Как тебе местечко? – спросила я у Ани.

– Красиво тут, – ответила она, – и тихо…

Словно в опровержение ее слов до нас стали доноситься обрывки какой-то музыки.

Анна прислушалась:

– С другой турбазы? – предположила она.

– Наверное, может, у них там усилитель опробуют или еще какую-нибудь аппаратуру, – я уселась на одну из двух кроватей и подпрыгнула, проверяя, удобно ли будет спать. На кроватях лежали комплекты постельного белья и одеяла.

– Давай устраиваться, – предложила я, – а потом отправимся на разведку.

– Сначала надо сходить на дискотечную площадку, – напомнила Аня.

Я беспечно махнула рукой:

– Ольга сама с директором разберется. Кстати, как его фамилия? Советский, что ли?

Аня засмеялась:

– Советский! Надо же! Надо уточнить.

Но на разведку нам удалось попасть гораздо позднее. За нами зашла Ольга и сказала, что нам тоже надо быть на этой самой площадке. Мол, Валера, так она назвала директора, будет рассказывать о турбазе, а потом нам всем надо будет поставить подписи, подтверждающие то, что мы ознакомлены с техникой безопасности и правилами поведения на турбазе.

Гордость директора – дискотека: дощатый настил с навесом, выкрашенный финской краской (почему-то происхождение краски особенно подчеркивалось Валерой). Отдыхающие тихонько сидят на скамейках, слушают, смотрят. Есть от чего разевать рты: вместо привычного дядьки в соломенной шляпе по дискотечному синему полу расхаживает кубанский казак в черной черкеске с алым башлыком за плечами; бесшумно ступают мягкие сапожки, руки то взмахивают, гордо обводя казачьи владения, то плавно опускаются, одна придерживает черкесский кинжал, другая упирается в бок.

…шелест моря, скрипичный концерт цикад, вдохновенные лягушачьи хоралы: и, за всем этим, почти неслышимое, неуловимое постукивание снастей, укрытой в бухте фелюги. Дикая луна, резкие тени, очерченные горные склоны, тонкий запах дыма, смешанный с другими – влажными и пряными. Быстрые людские тени, негромкий говорок, незнакомый и в то же время словно бы понятный, известный и вечный язык…

Высокий старик в драной черкеске: босой, сутулый, редкобородый, равнодушно торгуется с суетливым турком; а тот торопится, поглядывая на сонное море с опаской, словно дерзкая луна вот-вот наколдует казацкий шлюп.

Заворожил меня Советский, заворожил красным башлыком, сложенными крыльями, колышущимися поверх черкески. Это все он: ходил мягко, развернув плечи перед разинувшими рты туристами и рассказывал об адыгах, населявших когда-то эти берега, о черкесах, кубанском казачьем войске, о шустрых турках, промышлявших пиратством и работорговлей.

– Геленджик переводится как невесточка; здесь процветал невольничий рынок, отсюда увозили красавиц-черкешенок за море в турецкие гаремы. Казаки поставили крепость, разогнали турок, но название осталось…

И… замер казак на мгновение, словно дожидался опаздывающей музыки, чуть коснулась улыбка рыжеватых усов, и взлетели полы черной черкески, застучали стремительной чечеткой мягкие сапоги, порхнул алыми крыльями башлык – пошла, пошла гулять лихая казацкая плясовая.

Было? Не было?

– Спрос рождает предложение, – говорит Советский, – народ в здешних поселениях часто голодал. Что лучше – продать девчонку богатому турку или смотреть, как она же от голода пухнет? Вот сюда, например, в нашу щель, приходили турецкие фелюги, их загоняли по прорытому каналу в такую яму-бассейн, маскировали, чтоб с моря не было видно, и грузили-разгружали. Место, где была яма, до сих пор сохранилось, можно посмотреть.

– А куда делись поселения? – спросил кто-то.

– Смерч упал и полностью смыл оба аула. Их тут два было: на том и на этом склоне, – объяснил Советский. – Это давно было, более двухсот лет назад. Только с тех пор здесь никто не селился, а щель прозвали Красной…

Давно…

Лекция кончилась. Я сорвалась с места, подлетела к директору:

– Валерий Олегович, можно вас сфотографировать?

Он неожиданно смущается, я вижу, как краснеют щеки.

– Ну что ж, молодежь, давайте, фотографируйте.

Он позирует но, не смотря на смущение, сохраняет то изначальное волшебное, то, что так поразило меня в нем. Мерцают вспышки. Туристы опомнились, подходят, просят сняться с ним.

– Что ж я один, давайте вместе, – говорит Советский. Мы буквально приникаем к нему, Ольга смеется и снимает своим фотоаппаратом.

Наконец все успокоились, отпустили директора. Путевки сданы, подписи поставлены.