Александр Дорофеев - Березовое пугало

– Обед! Обед! – покричал от сарая дедушка, взмахивая деревянным колокольчиком. – Фу-ты ну-ты! – подошел к грядкам. – А я смотрю – с кем на огороде топчешься?! Бродяжка какой-то! Вон, как опуститься можно – пиджачишко затрепанный, штаны вкривь-вкось. А шляпа на что похожа? Воронье гнездо! Погоди – другую принесу.

Дедушка сходил в сарай за шляпой и сам надел Фоме Платонычу – чуть на затылок, с наклоном влево.

За обедом все косился дедушка в окно, на огород.

– Тьфу! – не стерпел во время компота. – Так и кажется – чужие бродят! Поставил ты чучело на беду! Смотри, обчистят. И пиджак не плох, и шляпа свежа. А портфель! Сам бы носил.

– Потерпи до осени, – попросил я. – Без портфеля Платоныч сам не свой.

– Какой еще Платоныч? – нахмурился дедушка. – Вот обчистят, отчества не спросят! А главное – огород потопчут. Эх, все бездельем маешься, чучел строишь! А пора бы себя строить, не тратя времени.

После обеда дедушка пошел отдохнуть, а я заглянул в сарай. Тут было множество приспособлений, инструментов и совсем непонятных металлических загогулинок. И все на своем месте – в покойной строгости. У дедушки каждый немой инструмент – молоток, пила или стамеска – знал свое место. Какая-нибудь захудалая проволочка на специальном гвоздике. Болтик или шурупчик в определенном ящичке. Любопытно разглядывать молчаливые железки. Хотя с дедушкой-то они вовсю разговаривают. Одни повизгивают, другие ворчат и поскуливают, третьи только соглашаются – да, да, да. Этих-то я хорошо понимал. Спорить с дедушкой впустую. Ворчи или повизгивай, а все равно скажешь – да, да, да. Дедушка всегда прав.

Так раздумывая, покинул я сарай и направился на огород к Фоме Платонычу. Что-то смущало в этом самовольном агрономе. Тронул его за плоское плечо, ощутив под пиджаком, как и следовало, неотесанную палку. Тяжелая черноватая туча выбиралась из-за сосен, и в предгрозовых сумерках Фома Платоныч насупился. Беспокойство и хлопотливость появились в тряпичном лице – на полвека состарилось оно за прошедший час.

Редкие прохожие спешили по дороге. Тетка с авоськой замерла у забора и долго приглядывалась к Фоме Платонычу. Рукой помахала. Крикнула – эй! Но Фома Платоныч и глазом не повел. «Нежить!» – ахнула тетка и заспешила прочь.

Все же знал свое дело Фома Платоныч. Попугивал. Сами дрозды его сторонились, суетясь вдали от грядок.

Выплыла белая лошадь, впряженная в повозку, на которой куковал старьевщик Соловей.

То и дело вскрикивал: «Старье брани да со двора гони!» Слова будто прыгали по ухабам – кое-что подскакивало, остальное без следа западало. Висело, как дряхлый ковер на веревке, побитое молью заклинание – арье-ани-дара-ани!

Соловей остановился у ворот, зашел и – прямо к Фоме Платонычу. Пиджак пощупал. Понюхал портфель.

– Свой парень! Беру в товарищи – кобылу стеречь. Даю, согласен, пистолет со свистком.

Прихватил Фому Платоныча за плечи, уже раскачивая, таща, как овощ, из земли.

– Погодите!

– Годить да чаи пить – жизнь фью-ить! – свистнул Соловей, отступая на шаг. – Вижу, согласен, что родня тебе. Однако ж подумай – два пистолета, согласен. Загляну на днях. Думай! – И пошел к лошади, бледневшей, как вечерний туман. Прыгнул в повозку и сразу исчез, будто провалился меж буераков, под землю.

Похолодало. Полярный ветер проносился чуть выше сосен. Низко, чтобы не угодить в эту зиму, пролетали две вороны, беседуя, как немые, крыльями. Вдруг расстались – одна села на сухую березу, другая полетела в просветлевшее на закате небо.

Постукивая колокольчиками, вышел из сарая дедушка. Голова засыпана тонким опилочным пухом. Опилки лежали на лице. Забились в складки вокруг рта, растопорщили усики и бакенбарды. Я обнял дедушку, ощутив под пиджаком сухое воробьиное тельце с острыми лопатками.

– Будет баловаться-то, – отстранился он. – Что успел за сегодня?

Огляделся, припоминая, но все вокруг молчало обо мне.

– Зря день прожил, – кивнул дедушка. – Не будет из тебя толку!

– А от тебя-то какой толк? – прошамкал вдруг Фома Платоныч. – Разве что к Соловью в товарищи – кобылу стеречь.

Дедушка встрепенулся и откашлялся, будто услыхал, но не разобрал ясно, а переспросить-то вроде и некого. Опилки посыпались с лица. Он махнул рукой и пошел в дом. Березовые колокольчики шелестели ему по дороге какие-то деревянные слова – мол, вечер, спать пора. А спал дедушка уверенно, лежа на спине, руки вдоль, упрямо дыша носом. Умеет ли кто спать правильней?