— Да, Иброхим-ака, — сказал Бердимурод, — теперь ты нашёл своего пса. Но расскажи нам, как ты потерял его.
Покачав головой, старик улыбнулся и, забрав свою белоснежную бороду в горсть, сказал:
— Простите меня, старика. Я нашёл наконец своего Кашко. И не ворошите сейчас старой соломы.
— Правда, вы нашли своего пса, — вмешался в разговор Пулод-амак, — но мы всё-таки хотели бы знать…
— Товарищ председатель прав, — подхватил Бердимурод. — Объясни, как это наш Кашко мог очутиться здесь?
— Всё случилось из-за моей оплошности. Прошлой весной надо было мне поскорее добраться из кишлака до своей отары. Кашко тогда был ещё молодым, и я не доверял его никому, даже своему напарнику. Вышел я на шоссе, и Кашко со мной.
Думаю, на попутном грузовике живо доеду до места. Да не тут-то было. Уже три машины прошли — ни одна не остановилась. Наверное, свирепый вид Кашко пугал людей, сидевших в кузовах, и машины мчались мимо, не обращая внимания на меня. Я совсем отчаялся. А тут вдруг слышу — поезд идёт. Я забыл сказать вам, что неподалёку от шоссе проходит железная дорога. Смотрю, останавливается товарный поезд. На ступеньке последнего вагона стоит какой-то человек в фуражке и спрашивает, куда мне ехать. Я объяснил. «Вы так не скоро доберётесь, — сказал он мне. — Садитесь на наш поезд. Он проедет мимо нужного вам места, там и сойдёте». — «Боюсь я твоего поезда, сынок», — отвечаю…
Тут Пулод-амак не выдержал и рассмеялся. И мы все тоже рассмеялись.
— Правда, правда, я так и сказал: «Боюсь твоего поезда. Ни за что не сяду», — повторил Иброхим-чабан. «А грузовика не боишься?» — спросил человек в фуражке. «А что его бояться? У нас в колхозе двенадцать грузовиков. Я на осле почти и не езжу. Вот уж если и поезд приобретём…» Тут он как расхохочется. «Подожди, будет собственный поезд и в вашем колхозе, — сказал он, — а пока садись на этот». Он повёл меня вдоль поезда и остановился возле вагона без крыши, вроде большого кузова.
«Здесь вам двоим просторно будет», — сказал он. И ещё он велел крепко привязать Кашко. А сам я должен был сесть на какой-то стульчик. Я всё сделал, как мне велели. Площадка вагона была, на мой взгляд, удобнее грузовика. Правда, там нечем было дышать. Площадка на солнце раскалилась, как медь. Поэтому я решил сойти вниз, чтобы немного остыть, сел на землю в тени вагона и… задремал. Очень уж я намучился тогда. Да, видно, я так крепко заснул, что и не услышал, как поезд тронулся. А когда открыл глаза, состав уже шёл вовсю. Крича, ругаясь, проклиная самого себя, я побежал вслед за поездом. Но что толку? И что мне оставалось делать? Разве можно было кому-либо рассказать о том, как я проспал и поезд и своего Кашко? Меня бы лишь на смех подняли! Вот и всё.
Старик кончил свой рассказ, и перед моими глазами вновь возникла долина Дашти-Калон, товарный поезд, большеголовый пёс с обрывком пёстрой верёвки на шее…
Прощай, Полвон! Ты хорошо служил нам, я привязался к тебе всем сердцем и никогда тебя не забуду…
Самарканд.
1959-1960 гг.
Суфа — глиняное возвышение во дворе или саду, служащее для сидения.
Обрез — водосток, устраиваемый в глинобитных полах таджикских домов.
Амак — дядя; обращение к пожилому мужчине.
Полвон — богатырь, силач.
«Не уставай; не уставайте» — таджикская форма приветствия при встрече с работающими.
Бой — богатый, богач. Слово это часто прибавляется к мужским именам при вежливом обращении.
Санги рох — старинная мера длины, равная примерно 7 км.
Мукки — род обуви из грубой кожи.
Хашар — добровольная общественная взаимопомощь при каких-либо работах (например, уборке хлеба, постройке дорог, рытье каналов и т. п.).
Хафиз — народный певец. Хафизом Касым-ака в шутку называет радиоприёмник.
Кулчатой — крупно нарезанная лапша, сваренная в мясном бульоне.