Ирина Пивоварова: О чём думает моя голова

— А правда, — говорит тогда Павлик, — Никулин самый лучший в мире киноактёр?

— Ничего подобного! — говорит Петька. — Не Никулин, а Моргунов!

— Ещё чего! — начал злиться Павлик. — Твой Моргунов толстый, как бочка!

— Ну и что?! — закричал Петька. — А зато твой Никулин тощий, как скелет!

— Это Никулин скелет?! — заорал Павлик. — Я тебе покажу сейчас, какой Никулин скелет!

И он уже полез с кулаками на Петьку, но тут произошло одно странное событие.

Из шестого подъезда выскочил какой-то длинный белобрысый мальчишка и направился к нам. Подошёл, посмотрел на нас и вдруг ни с того ни с сего говорит:

— Здравствуйте.

Мы, конечно, удивились. Подумаешь, вежливый нашёлся!

Павлик с Петькой даже спорить перестали.

— Ходят тут всякие, — сказал Павлик. — Пошли, Петь, в стукалочку сыгранём.

И они ушли. А этот мальчик говорит:

— Я теперь у вас во дворе буду жить. Вот в этом доме.

Подумаешь, пускай живёт, нам не жалко!

— Будешь в пряталки играть? — спрашиваю у него.

— Буду.

— А кто водить будет? Чур, не я!

И Люська сразу:

— Чур, не я!

И мы ему сразу:

— Тебе водить.

— Вот и хорошо. Я люблю водить.

И уже глаза руками закрывает.

Я кричу:

— Нет, так неинтересно! Чего это вдруг ты водить будешь? Водить каждый дурак любит! Давай лучше считаться.

И мы стали считаться:

И опять ему выпало водить. Он говорит:

— Вот видите, всё равно мне водить.

— Ну нет, — говорю. — Я так играть не буду. Только появился — и сразу ему водить!

— Ну, води ты.

А Люська сразу:

— Ничего подобного! Я уже давно хотела водить!

И тут мы с ней стали на весь двор спорить, кому водить. А он стоит и улыбается.

— Знаете что? Давайте вы обе будете водить, а я один буду прятаться.

Так мы и сделали.

Вернулись Павлик и Петька.

— Чего это вы? — удивились они.

— Водим.

— Сразу обе?! Да вас и поодиночке водить не заставишь. Что это с вами?

— Да вот, — говорим, — это всё тот новенький придумал.

Павлик с Петькой разозлились:

— Ах так! Это он в чужом дворе свои порядки устанавливает?! Сейчас мы ему покажем, где раки зимуют.

Искали его, искали, а новенький так спрятался, что и найти его никто не может.

— Вылезай, — кричим мы с Люськой, — так неинтересно! Мы тебя найти не можем!

Он откуда-то выскочил. Павлик с Петькой — руки в карманы — к нему подходят.

— Эй, ты! Ты где прятался? Небось дома сидел?

— Ничего подобного, — улыбается новенький. — На крыше. — И показывает рукой на крышу сарая. А сарай высокий, метра два от земли.

— А как же ты… слез?

— Я спрыгнул. Вон в песке след остался.

— Ну, если врёшь, мы тебе дадим жару!

Пошли посмотрели. Возвращаются. Павлик вдруг хмуро новенького спрашивает:

— А ты марки собираешь?

— Нет, — говорит новенький, — я бабочек собираю, — и улыбается.

И мне почему-то тоже сразу захотелось бабочек собирать. И с сарая научиться прыгать.

— Как тебя зовут? — спросила я у этого мальчика.

— Коля Лыков, — сказал он.

Кровельщик чинил крышу. Он ходил по самому краю и ничего не боялся. Мы с Люськой, задрав головы, глядели на кровельщика.

И тут он нас увидел. Он помахал нам рукой, приложил руку ко рту и крикнул:

— Э-эй! Чего рты раскры-ы-ли-и? Идите помога-а-ать!

Мы бросились к подъезду. Мигом взлетели по лестнице и оказались на чердаке. Чердачная дверь была открыта. За нею в ярких солнечных лучах плясала пыль. Мы прошли по балкам и вылезли на крышу.

Ух, как здесь было жарко! Железо блестело под солнцем так, что резало глаза. Кровельщика на месте не было. Он, видно, ушёл на другую сторону крыши.

— Надо добраться до кровельщика, — сказала я. — Лезем?

— Лезем, — сказала Люська.

И мы полезли наверх.

Мы держались за большую трубу, и лезть было не страшно. Главное, не оборачиваться назад, и всё.

Но вот труба осталась позади. Дальше было только белое гладкое железо. Мы встали на четвереньки и поползли. Руками и коленками мы цеплялись за выступы железа.

Так мы проползли, наверно, целых три метра.

— Давай отдохнём, — сказала Люська и села прямо на горячее железо. — Посидим немножко, а потом…

Люська не договорила. Она большущими глазами смотрела вниз перед собой, и её губы продолжали неслышно шевелиться. Кажется, она сказала «мама» и ещё что-то.

Я обернулась.