Любовь Воронкова - Федя и Данилка

Федя стоял около Данилки, смотрел, как он дрожит и плачет, и не знал, что делать. И зачем ему надо было наподдать этот камень? Федя знал, что Данилка нырять не умеет и боится волны. А уж если нырнул, значит, и про страх забыл, и про все… Значит, уж очень ему этот камень нравился.

– Ну и что же? – сказал Федя. – Ну, а зато нырять научился!

Федя знал, что Данилка спорить и ссориться не будет. Он сейчас нахмурится, сожмет губы, засунет руки в карманы и молча уйдет. Он всегда так. Уйдет, а потом не знаешь, как с ним и помириться. А они еще собрались с ним сегодня к Сергею Матвеичу в долину идти.

Но Данилка не ушел. Он прокашлялся, протер глаза – тут и вода соленая, и слезы соленые… Сел у самой кромки воды и стал смотреть на дно: а вдруг он все-таки увидит свой оранжевый камушек?

Феде стало очень жаль Данилку. Уж лучше бы он рассердился или обиделся!

– Ну, хочешь, я тебе красивый-раскрасивый камень найду? А? – сказал Федя. – Хочешь, со дна достану?

Данилка покачал головой – мокрые волосы торчали у него на голове, как перья у вороненка.

Тут подсел к ним Петруша Огородников, такой же загорелый, как те коричневые камушки, которые валялись на берегу.

– А какой он был, твой камень-то?

Потом прискакал Васятка Тимаков:

– Светлый, да? Белый такой, с разводами?

Понемногу и все ребята собрались вокруг Феди и Данилки. И всем хотелось узнать, что же это за камушек, из-за которого Данилка под волну прыгнул.

– Он был такой чистый-чистый, – сказал Данилка, – не то розовый, не то желтый. А внутри – будто огонек горит. Даже руку освещает.

Петруша Огородников в камнях понимал.

– Я знаю, что это за камень был, – сказал он. – Это был сердолик. Эх, жалко, что потерял!

– А я знаю, где этих сердоликов хоть граблями греби! – сказал Васятка. – Перейти через перевал, спуститься на ту сторону и идти по берегу до Лисьей бухты. Они там по всему берегу валяются!

– Эй, товарищ, – сказал ему Петруша, – ты ври, да не завирайся.

– Ничего не «ври»! – еще громче закричал Васятка. Он терпеть не мог, когда с ним спорили. – А что, Костя Семенов нам не рассказывал на сборе, что в Карадаге сердоликовая жила есть? Море ее размывает да размывает, помаленьку отламывает по кусочку и на тот берег выкидывает. И ничего особенного тут нету!

– Сергей Матвеич тоже рассказывал, – проворчал Федя.

Правду сказать, Феде было очень не по себе.

Данилка пришел домой, достал свою коробку из-под ягодной пастилы и сел на лавочку под тополем. Он открыл коробку и стал разглядывать камушки, которые в ней лежали. Это были красивые камни, хорошо отшлифованные морем, расписанные разными красками. Вот светло-серый камень, а по нему, словно волны по заливу, кривые полоски – желтая, зеленая, белая. Вот совсем зеленый, блестящий, с желтыми разводами. Вот ярко-черный с голубыми и розовыми крапинками. Вот нежно-лиловый с одного края и розовый с другого, как вечернее небо над морем. А вот горбатенький, как бобок. Бока у него синие, с оранжевыми пятнышками, а по спинке и по брюшку проведены оранжевые полоски. Словно сам царь морской долго сидел и расписывал этот камень кисточкой, а потом бросил на берег Данилке.

Много их. Но такого, который сегодня ушел от него в море, у Данилки не было. И друга не было. Уж теперь-то Данилка ни за что не помирится с Федей. Что это за друг, если он такие камушки из рук выбивает?

Данилка поднял голову и долго глядел на темную Большую гору, на зубчатую Кок-Кая. Кок-Кая стоит над самым морем, и сейчас виден только гребень ее, совсем синий в сумерках. Там, между Большой и Кок-Кая, – южный перевал. Через этот перевал идет дорога в Лисью бухту.

Есть и другой перевал – северный. Тогда надо будет идти мимо каменного человека, который сидит много веков на скале и все думает о чем-то, склонив голову. Он и сейчас виден. Вон он – высоко поднялся к потемневшему небу, а сзади, над его плечом, висит легкое золотое облачко. Но солнце гаснет за дальними горами, и облачко гаснет тоже. Вот оно уже и не золотое, а желтое… Вот уже и не желтое, а чуть-чуть розовое. А вот его уже и нет совсем.

– Данилка, сынок, что же ты не отвечаешь? – вдруг услышал Данилка голос матери.

Мать подоила корову во дворе, пока светилось золотое облачко, а теперь провожала ее в хлев.

– Кричу, кричу тебе! – продолжала мать. – Ступай за теленком, вон он слоняется по улице, а домой не идет.

Данилка загнал теленка. А сердолики все светились у него перед глазами:

– «Хоть граблями греби»… Неужели правда?