Лия Гераскина - В стране невыученных уроков (Иллюстрации - В. А. Чижиков)

— Ну и пусть неправильно. Тебе-то что! — ответил я и сделал ей страшную гримасу.

Катя опять вздохнула и опять покачала головой. Женьчик, конечно, тоже.

— Ей больше всех надо! — выпалила Люська.

Катя поправила свои косы и медленно сказала:

— Пойдем, Евгений. Они еще и грубят.

Женьчик рассердился, покраснел и самостоятельно выругал нас. Мы этому так удивились, что ничего ему не ответили. Катя сказала, что они сейчас же уйдут, и от этого будет хуже только нам, так как мы останемся неподтянутыми.

— Прощайте, лодыри, — ласково сказала Катя.

— Прощайте, лодыри, — пискнул Женьчик.

— Попутный ветер в спину! — гаркнул я.

— До свиданья, Пятеркины-Четверкины! — пропела смешным голосом Люська.

Это было, конечно, не совсем вежливо. Ведь они были у меня в доме. Почти в гостях. Вежливо — невежливо, а я их все-таки выставил. Да и Люська убежала вслед за ними.

Я остался один. Просто удивительно, до чего не хотелось делать уроки. Конечно, если бы у меня была сильная воля, я взял бы, назло себе, и сделал. Вот у Кати небось была сильная воля. Надо будет помириться с нею и спросить, как она ее приобрела. Папа говорит, что каждый человек может выработать волю и характер, если он борется с трудностями и презирает опасность. Ну а с чем мне бороться? Папа говорит — с ленью. Но разве лень — трудность? А вот опасность я бы с удовольствием презирал, да только где ее возьмешь?

Я был очень несчастным. Что такое несчастье? По-моему, когда человека заставляют силой делать то, что ему совсем не хочется, это и есть несчастье.

За окном кричали мальчишки. Солнце светило, очень сильно пахло сиренью. Меня тянуло выпрыгнуть в окно и побежать к ребятам. Но на столе лежали мои учебники. Они были изорванные, залитые чернилами, грязные и ужасно скучные. Но они были очень сильными. Они держали меня в душной комнате, заставляли решать задачу о каких-то допотопных землекопах, вставлять пропущенные буквы, повторять никому не нужные правила и делать многое другое, что мне было совсем неинтересно. Я так вдруг возненавидел свои учебники, что схватил их со стола и что было сил швырнул на пол.

— Пропадите вы пропадом! Надоели! — закричал я не своим голосом.

Раздался такой грохот, словно с высокого дома на мостовую упали сорок тысяч железных бочек. Кузя метнулся с подоконника и прижался к моим ногам. Стало темно, как будто потухло солнце. А ведь оно только что светило. Потом комната озарилась зеленоватым светом, и я заметил каких-то странных человечков. На них были балахоны из покрытой кляксами мятой бумаги. У одного на груди чернело очень знакомое пятно с ручками, ножками и рожками. Точно такие же ножки-рожки я пририсовал к кляксе, которую посадил на обложку учебника географии.

Человечки молча стояли вокруг стола и сердито на меня смотрели. Надо было что-то немедленно делать. Поэтому я вежливо спросил:

— А кто вы такие будете?

— Ты присмотрись внимательней — может быть, и узнаешь, — ответил человечек с кляксой.

— Он не привык глядеть на нас внимательно точка, — гневно сказал другой человечек и пригрозил мне пальчиком, выпачканным чернилами.

Я все понял. Это были мои учебники. Они почему-то ожили и явились ко мне в гости. Если бы вы слышали, как они меня упрекали!

— Ни под каким градусом широты и долготы никто и нигде на земном шаре так не обращается с учебниками, как ты! — кричала География.

— Ты обливаешь нас чернилами восклицательный знак. Ты рисуешь на наших страницах всякую ерунду восклицательный знак, — надрывалась Грамматика.

— Почему вы так напали на меня? Разве Сережа Петькин или Люся Карандашкина учатся лучше?

— Пять двоек! — крикнули хором учебники.

— Но ведь я сегодня приготовил уроки!

— Сегодня ты неправильно решил задачу!

— Не усвоил зоны!

— Не понял круговорота воды в природе!

Больше всех кипятилась Грамматика.

— Сегодня ты не повторил безударных гласных восклицательный знак. Не знать родного языка тире позор запятая несчастье запятая преступление восклицательный знак.

Терпеть не могу, когда на меня кричат. Тем более хором. Обижаюсь. Вот и сейчас я очень обиделся и ответил, что как-нибудь проживу и без безударных гласных, и без умения решать задачи, и тем более без этого самого круговорота.