Валентина Осеева - Динка прощается с детством

– «Ни стыда ни совести»! – злобно усмехнулся подросток. – А откуда ты знаешь, какая у меня совесть?

Динка покачала головой. На сердце у нее было пусто и горько.

– Но ты ведь только что сказал, что на клятву можно наплевать… Где же тут стыд и совесть? – холодно сказала она.

Подросток смачно плюнул сквозь зубы.

– Это я о тебе сказал, дура!

– А что же, я не человек? – строго спросила Динка и нетерпеливо добавила: – Говори правду: жив Иоська?

– Я уже сказал – нету. Ну, чего тебе еще нужно? Убили его на дачах. Понятно? Сначала его отца убили, а потом его. Ну? А ты будешь искать, так и тебя убьют. Понятно? – угрожающе добавил он.

– На дачах… – повторила упавшим голосом Динка. – Значит, правда… – Лицо ее сразу осунулось, побледнело. – Прощай. – Она протянула руку.

Подросток медленно вытащил из кармана руку, потер ее об пиджак.

– Грязная… – сказал он вдруг, осторожно пожимая Динкины пальцы.

– Это все чепуха, – грустно улыбнулась Динка и, не оглядываясь, пошла на тротуар.

Как в смутном сне ехала домой Динка. В ушах ее всю дорогу звучали последние слова мальчишки:

«Убили его на дачах. Понятно? Сначала его отца убили, а потом его…»

«Я опоздала… опоздала…» – с отчаянием думала Динка, и горькая обида против Васи и Лени нарастала в ее сердце… Зачем они скрыли, что Яков убит? Ведь если бы она, Динка, узнала, то сразу подумала бы об Иоське… Разве можно скрывать в таких случаях правду? Это, наверно, придумал Вася. Он всегда такой… Борется, борется за народ, за революцию, на фронте рискует жизнью, объясняя солдатам, что войну нужно кончать, что ружья надо повернуть против панов и помещиков, а случись что-нибудь в жизни, он только рукой махнет да еще и скажет: «Не ввязывайтесь вы в эту историю, у вас есть дела поважнее…» Сколько раз спорила с ним мама, Мышка. И сама Динка кричала ему:

«Ты дуб, Вася, дуб! У тебя дубовое сердце».

Мало ли было таких случаев! И Леня никогда не поддерживал Васю. А что же теперь, зачем поехал он вместе с Васей к Федорке и просил ее не говорить Мышке и Динке об убийстве? Может быть, он думал, что если уже все равно ничем нельзя помочь, то зачем же девочкам плакать и волноваться. Но Леня забыл про Иоську… Да, да, он забыл, наверно, забыл, что у Якова есть сынишка. А может, ему сказали, что Иоську взял тот студент, который его учил? И еще какая-то родственница, старуха в городе…

Динка незаметно для себя хватается за малейшую возможность оправдать в своих глазах Леню.

Нет, нет! Он никогда не бросил бы на произвол судьбы Иоську, ведь он сам был таким же брошенным сиротой… Разве мог он забыть об этом?

Нет, Леня не забыл, но он вырос… Он стал теперь взрослым и не все понимает…

Мерно стучат колеса поезда, Динка машинально смотрит в окно, а мысли, тревожные, недодуманные мысли о Лене все настойчивей лезут в ее голову. Упираясь острым локтем на коленку, она больно трет пальцами лоб. Машинально сходит с поезда на своей станции. Но мысли додумываются только в лесу: Леня скрыл от нее правду, Леня ушел в лагерь взрослых, туда, где мама, где Вася и даже Мышка… Леня часто не согласен с Васей, но он все делает и думает так, как мама. Как скажет мама… Он уже не приходит к Динке рассказать ей, как раньше, все свои дела, а один раз, когда она хотела поехать с ним вместе в Корсунь, он ласково сказал:

«Это же не прогулка, Дина… Подрасти еще немножко, и мы будем посылать тебя одну».

«Мы» – это он и мама. Это во-первых. А во-вторых, почему все реже и реже Леня называет ее, как прежде, Макакой? Может быть, тоже мама сказала ему, что Динка уже выросла и нехорошо называть ее так при людях? А может быть, посмеялся над этим именем Вася? И Леня только наедине называет так свою прежнюю подружку… Да, Леня ушел к взрослым, Мышка тоже ушла; она часто читает сестре какие-то нотации, выговаривает ей, совсем как мама. Это случилось уже давно, Динка не заметила, когда это случилось, но взрослые остались по одну сторону, а она, одна-одинешенька, по другую… А ведь она, Динка, тоже росла – как же все-таки это случилось?

«Я росла, но я не умнела, а они умнели, – пробует объяснить себе Динка. – Но зачем и что объяснять? У меня остался один Хохолок». Динка видит перед собой темноглазое внимательное лицо своего друга; он словно издали прислушивается к ее мыслям и, как всегда подняв одну бровь, спрашивает, чуть-чуть заикаясь:

«Ты забыла про м-меня, Динка?»

Нет-нет, она не забыла, она не забыла, она расскажет ему все, что пережила за последние дни, и об этом черном мальчишке на базаре… и страшные слова: