Евгений Рудашевский: Солонго. Тайна пропавшей экспедиции

— Не может быть…

Тюрин больше никуда не падал. Но и встать не мог. Не чувствовал ни ног, ни рук. Уронил очки. Утонул или просто лежал на камнях. Тело пропало. И только тихий огонёк играл в его глазах.

— Не может быть…

Не слышал дыхания. Не слышал своего сердца. Перестал существовать. Лишь далёким отзвуком угадывал собственный смех — слабый, забытый, оставленный где-то позади.

Чартымай склонился над дочерью.

— Атам, — одними губами прошептала Солонго.

Сдавила зубы. Побледнела. Смотрела решительно, твёрдо.

— Атам…

Руками держала простреленный живот. Сквозь пальцы набухала кровь.

— Папа…

— Да, кэс… — Чартымай стоял на коленях. Весь обмяк. Смотрел пусто и уныло.

— Папа. Можно я поплачу?

Чартымай кивнул.

Солонго улыбнулась. Её взгляд смягчился. Из уголков глаз потекли слёзы. Заскользили по запылённым щекам, оставляя светлые извитые полосы.

— Сол, — прошептал Артём. Он удерживал голову девушки.

— Мне страшно…

У неё дрожали руки. Она всё теснее сжимала ими живот, но не могла остановить кровотечение. Чувствовала, как, пульсируя, её покидает жизнь.

Последние слёзы высохли. Мягкость во взгляде сменилась растерянностью.

— Всё, папа. Я больше не буду. Теперь никаких слёз.

Чартымай не ответил. Он и сам беззвучно плакал. Чуть покачивался.

Чернота стягивалась вокруг Солонго, пропитывала её мир, отравляя всё, что она знала и любила. Далёкие страны, океаны и даже тайга Восточного Саяна осы ́пались пеплом. Померкли белоснежные склоны кальдеры. Осталась лишь пещера, но и здесь с каждой секундой крепли тени, разливались по стенам густыми пятнами, протягивались к девушке узкими струйками, обволакивали её.

— Сол… — Артём в отчаянии кусал губы. Кровь из рассечённого лба всё ещё сочилась, собиралась на веках липкими сгустками.

— Мне страшно, ир, — повторила она, глядя на юношу.

— Послушай…

— Я ведь знала…

— Послушай, Сол. — Артём приподнял ей голову. Склонился ещё ниже. Дотронулся губами до уха и теперь шептал: — Я тебе не сказал главного.

— Что? — вздохнула девушка. Она опять плакала. Не могла сдержать слёз и злилась на себя.

— В последний раз утаргалжин прилетает к тебе, когда ты умираешь. Когда ты одиноким странником уходишь в холодные пустыни смерти. Птица умирает вместе с тобой, чтобы сопровождать тебя и дальше. Летит рядом. Следит, чтобы ты не заблудилась в последнем путешествии. Помогает найти свой дом. Там, среди звёзд. Каждый умирает в одиночестве. Но утаргалжин становится частью тебя. И тебе никогда не будет одиноко. Если ты забудешь о том, кем была, забудешь мир, который однажды видела, и подумаешь, что вокруг ничего нет, только бесконечная тьма, — посмотри на утаргалжина. И ты вспомнишь, что однажды испытала великое чудо — жизнь. Увидишь всех, кого любила. Услышишь запахи и звуки, сопровождавшие тебя. Почувствуешь тепло человеческого прикосновения. Лёгкий весенний ветер. Шум дождя. Вспомнишь свой первый солнечный день. И первую грозу. Вся твоя память, всё, что делает тебя живой, — это утаргалжин.

— Но я так и не встретила его…

— Встретила. Просто не сразу это поняла. Да и он, кажется, только сейчас догадался, что принадлежит тебе.

Артём вложил в дрожащую руку Солонго дедушкин амулет с пером утаргалжина.

— Он будет тебя ждать. Ты не останешься одна. Теперь тебе нечего бояться.

— Спасибо, — одними губами прошептала Солонго.

Олохой стоял у проёма, между двух золотых Стражей, между своих далёких прадедов. Смотрел на то, как темнеют, зарастают чёрным плющом камни белого нефрита. Он знал, что время кубулгатов подходит к концу. Давно знал. Задолго до того, как мудрейшие урухи почувствовали изменения. Задолго до того, как заговорила Священная роща. Дети Чёрных медведей должны были вернуться. Долгие века они сторожили порог своего дома, там, где их оставила Мать. Теперь нужно было сделать последний шаг. Олохой знал, что однажды за ними последуют и другие люди. Только печалился, что они сделают это в страхе. Слепые и напуганные. Они даже не поймут, что уходят домой. И не почувствуют, как останавливается их мир. Мир, покинутый Матерью.

Олохой ждал. И, когда пришёл Чартымай, повернулся к нему. Окунул палец в пиалу. Провёл красную полосу по лицу Чартымая. И наложил руку на голову бездыханной Солонго.

— Маир удор наар гор туи, — прошептал он. — Таи а Наи Укулус дор. Ногро та анна.

Чартымай закрыл глаза. Прижав к груди дочь, вошёл в темноту проёма. Олохой проводил его взглядом. Когда силуэт саян-мергена исчез, медленно зашагал назад. Золотые Стражи остались в одиночестве. Чёрный плющ уже обвивал их основание.