Татьяна Корниенко - Херсонеситы

Лицо Алексии побелело.

– О Дева {15} 15 Парте́нос (Дева) – верховная богиня-покровительница Херсонеса, которая являлась одной из ипостасей богини Артемиды. Херсонеситы верили, что Партенос принимала участие во всех начинаниях общины, в первую очередь – военных действиях и политической жизни города. Эту гипотезу подтверждают многочисленные изображения на монетах, надписи на керамике, терракотовые статуэтки и др. Партенос был посвящен храм и сохранившийся мраморный алтарь. В честь ее устраивали празднества – парте ́ нии (парфе ́ нии). ! Мальчик мой, но, может, это лишь сон? В твоем рассказе много деталей, но мало смысла.

– Нет, мама! Сны к людям приходят ночью. Мои видения пришли, когда я стоял у алтаря Геракла.

– Но что же нам делать, если мы не знаем, чего ожидать? Ты не говорил с отцом?

– Нет, он ушел в поле без меня. Я пойду к нему теперь же.

– Мы пойдем вместе. Подожди здесь.

Через несколько минут Алексия вышла. Теперь поверх легкого хитона [6] Хито́н – имевшая вид сорочки мужская и женская одежда из шерстяной или льняной ткани. на ней был надет светлый гиматий, ноги обуты в сандалии. Волосы цвета спелой пшеницы собраны в узел. Дионисий засмотрелся на мать. Предчувствие беды обострило его нежность. Снова захотелось, как в детстве, ощутить на своем лице мягкую теплую ладонь.

Заметив взгляд сына, Алексия остановилась.

– Что ты так смотришь на меня, Дионисий?

– Ты самая красивая, мама!

Она зарделась, на минуту запнулась, потом, преодолев какие-то свои сомнения, шагнула к сыну и обняла за начинающие набирать мужскую силу плечи.

– Все будет хорошо!

Отца они нашли на дальней делянке. Участок, доставшийся его семье по жребию, оказался не самым лучшим. Земля Таврики была плодородной, но много сил требовалось, чтобы заставить ее отдать урожай.

Издали заметив жену и сына, Гераклеон оставил рабов под наблюдением надсмотрщика-виллика и двинулся навстречу. По широкому загорелому лицу отца стекали ручейки пота, небольшая бородка блестела на солнце, под кожей перекатывались мышцы. И все это было так обыденно и надежно, что Дионисий вдруг совершенно успокоился.

– Алексия! Я не ждал тебя! Что произошло? Почему у тебя такое лицо?

– Нашему сыну сегодня снова было видение, Гераклеон! Мы пришли сообщить тебе об этом.

Дионисий заметил, как сразу подобрался отец.

– Что за видение?

– Оно было неясным. Но я видел беду. Большую беду…

– Что может произойти сегодня? Небо чистое. Ветер почти утих. Лето в разгаре, и в жаровнях не зажигают огня. Какую беду нам ждать, Дионисий?

– Не знаю.

– Успокойся. Ты ошибаешься…

– Гераклеон, – перебила мужа Алексия, – вспомни, Дионисий еще никогда не ошибался. В прошлый раз…

– Это было в прошлый раз. А сегодня ничего не произойдет. И вечером вы убедитесь в этом.

«Отец боится моих предсказаний, поэтому не хочет верить», – догадался Дионисий.

– Алексия, ступай домой. И ты, Дионисий, тоже. Сегодня отдохни.

– Хорошо, мы пойдем. Но, Гераклеон, – Алексия прижалась к мужу, – обещай нам, что ты закончишь работу засветло.

– Обещаю. – Он развернулся и на ходу крикнул: – Дионисий, загляни с Дайоной в арбустум. Там уже есть чем поживиться!

Жизнь в усадьбе не способствовала завязыванию дружеских отношений со сверстниками. Дионисий был одинок. Если не считать встреч с Епифанием, развлекала его только Дайона. Сестру Дионисий любил. Маленькая, легкая, словно мотылек, она обладала веселым нравом и почти мальчишеским характером.

Напоминание отца об арбустуме сулило нечто приятное. Дионисий даже знал, что это будет, – сливы! Среди их деревьев было одно, дававшее радостно-желтые шарики значительно раньше основного урожая. Представив, как лопается, заливая руки сладким соком, слива, Дионисий поспешил в комнату, где, судя по тишине в доме, еще спала Дайона.

Однако он ошибся. Сестра сидела на полу в углу и старательно, закусив губу, водила острым сти́лосом по покрытому воском пина́ксу.

Дионисий, не говоря ни слова, подошел, наклонился над предметом ее кропотливого труда. Дайона сразу же прикрыла воск ладошкой, но он успел разглядеть контуры.

– Зачем ты прячешь рисунок? Покажи. Я все равно знаю, что там!

– Нет, Дионисий. Я опасаюсь.

– Опасаешься? Чего?

– Того, что, если ты посмотришь на недоконченный рисунок, она потом не захочет превращаться в настоящую.