Светлана Лабузнова - Билет до Луны

— И тебе утро доброе. А почему с ведром? — поинтересовалась Лариса Ивановна, сканируя Акима своим цепким взором.

Под этим строгим взглядом бывшего сотрудника детской комнаты милиции не раз временно раскаивались мальчишки на полпути к мелким хищениям дачного провианта, откладывая набег до лучших времен.

В непосредственной близости к детскому дому со всех сторон располагались панельные многоэтажки скучного серого цвета. Переехав в городское жилье из пошедших под снос бульдозерами деревенских домов, обитатели окраин не утратили привычки к сельскохозяйственному труду. Банки с дачными соленьями-вареньями ждали зимы в огороженных клетках. Такие ограждения жильцы приваривали к мусоропроводу, которым никто не пользовался. Поначалу наши ребята наведывались на дегустации, легко вскрывая простенькие навесные замочки на импровизированных складах. Жильцам уничтожение их дачных трудов было не по нраву, и они приходили разбираться к директрисе. Дегустаторы клялись, что налетов на запасы больше не будет. Со временем ящички канули в Лету, пропали куда-то. Может, потому, что не только наши ребята ими интересовались.

Серега, однако, под взглядом Ларисы Ивановны не растерялся. Он нарушил устав бытия лишь в одном пункте — отсутствовал некоторое время в детском доме.

— Я цветы поливал. — Акимов кивнул на ближайшую клумбу, отвечая на вопрос об уместности ведра на утренней пробежке.

Ночью прошел дождь, но Аким не задумывался о таких причинно-следственных связях, как клумба — дождь — ведро. За каждой группой закрепили по клумбе. На нашей иногда цветочно-садовое усердие проявляли воспитатели. Девчоночьи же оставались цветущими до глубокой осени. Цветы на них, как и сами девчонки, отличались непохожестью и пестротой. Наша клумба была наполовину затоптана. В дальнем углу некогда квадратного цветника выживали только желто-оранжевые ноготки. И кто придумал сделать клумбу по соседству с футбольным полем?! «Поле» — это понятие условное. Небольшой участок в углу территории с дугой ворот, с остатками сетки, напоминавшими кусочки порванной паутины. Трава там никогда не росла. Даже если какие-то настойчивые травинки и пытались посмотреть, как выглядит солнце, наши ноги в стоптанной обуви вгоняли их обратно к корням.

— Марш в группу! И через дверь иди, поливальщик.

Лариска заново закуривает спрятанную от острых Акимовых глаз сигарету. «Подстричь бы его надо. Челка в глаза уже лезет или он намеренно отпускает ее? А что, волосы скрывают взгляд… И не поймешь, что он там себе думает. А что думает? Скрытный человек. Прямо «вещь в себе». Сейчас ходит машины мыть. К кровати его не привяжешь и в изолятор жить не отправишь. Мы хоть и закрытое учреждение, но дети вон ходят спокойно по району днем. А этот еще и ночью. Хорошо, что один такой. Дойдет наверх — настучат по голове. Им лишь бы мораль читать. Как за границу на экскурсию детей сопровождать, так они сами, а как воспитывать их, так „плохо работаете". Детей им в командировку отбери поспокойней, чтобы проблем не было. Ну съездили ребята — и что? А их вон подстричь некому. Шампунь водой приходится разбавлять, и неясно — то ли просто мутная вода, то ли мыльная. Пэтэушники-парикмахеры придут практиковаться только осенью. Ладно, сама ему челку отрежу. И так косит своими зелеными глазами». Закончив внутренний монолог, Лариса Ивановна бросила докуренную до фильтра сигарету в урну и пошла к входной двери.

Ночная смена сдавала пост: «Все нормально. Акимов опять отсутствовал. Как ни карауль его — уходит, шельмец! И окна наглухо не забьешь — не положено».

Сережка Акимов пошел в нашу третью группу, гремя серым оцинкованным ведром с красной надписью на боку: «3-я гр. КОР». Из этого ведра положено было мыть коридор группы. Уборка в детдоме возводилась в культ. То ли воспитатели искренне полагали, что эта трудотерапия с тряпками и швабрами, похожими на перевернутые буквы «Т» (что, видимо, символично), спасет нас от проблем, то ли так уж боялись проверок на чистоту, но, скорее всего, это был просто способ занять наше время и заодно частично высвободить свое. Нянечки у нас долго не задерживались, и полы мы мыли сами.

— Барышкин, мой чище! Смотри, мусор везде валяется. Если оштрафует санэпидемстанция, плохо будет и нам, и вам. И вечером обувь поставьте проветривать на подоконник. Это ж прямо газовая камера, а не комната!

— А мне по фигу, — меланхолично отзывается Сашка Барышкин, продолжая лениво возить шваброй по полу, оставляя за собой мокрые полосы, гоняя туда-сюда кусочки серой, давно засохшей и потому неразмокающей грязи, занесенной на чьих-то ботинках.