Виктор Сидоров - Рука дьявола

И вот они идут под винтовками самооборонцев, опустив глаза в землю: тяжело, страшно глядеть в лица и самой охраны, и людям, что молча и хмуро стояли по обочинам дороги. Позади скакал Лыков, рядом с ним шагал Иван Старков с небольшим свертком в руках.

В сельсовете Елбана и лавочника втолкнули в комнатку секретаря и заперли там, поставив у окна и дверей охрану. А над крыльцом, чтоб все видели, Иван Старков прибил одежду «дьявола» — черную холстину и «лапу». Люди подходили, разглядывали их, одни с робостью и опаской, другие с брезгливостью. Однако все с удивлением спрашивали друг друга: кто из двух был «дьяволом» — отец или сын? Или оба? И тут же растерянно качали головами: «Вот ить штукари, а? Кто бы мог подумать, а? Сколь душ погубили, ироды!..»

Все побывали в этот вечер у сельсовета, все вдоволь нагляделись на «дьяволову лапу».

Но никто не видел и не слышал, как на другом конце села, ударив с места в галоп, рванулся по дороге к лесу всадник, низко припав к гриве и безжалостно нахлестывая коня. Это был Никита Урезков...

В полдень из Барнаула приехал дядька Аким. Он еще не слез с телеги, а Ленька уже понял — у дядьки Акима удача, подбежал к нему:

— Привез?!

— Привез. Все привез, Леньша. Даже более того, что думалось.

Пока дядька Аким умывался, Ленька успел распрячь коня, заглянуть под сено в телеге, где, аккуратно умотанные в промасленные тряпки, лежали, воронено поблескивая, инструменты. Боже мой, что это была за красотища! У Леньки даже дыхание сперло от восторга! Здесь лежали топоры, молотки, щипцы с разными носами, каких ему и видеть не приходилось: с длинными, с широкими, с круглыми, лезвия для рубанков, долота и еще многое другое, чему Ленька совсем не знал названия и применения. Он трогал инструменты, перебирал их и только повторял восторженно.

— Ох, ты!.. Ох, ты!..

За обедом дядька Аким, так же восторженно, как Ленька разглядывал инструменты, рассказывал о том, как он добрался до Барнаула, как долго блуждал по городу, пока не отыскал главных железнодорожных мастерских, где работает друг и товарищ Лыкова, тоже бывший матрос, Дементий Нагайцев. Они вместе служили на одном корабле, рядом прошли всю гражданскую войну. Слесарь. Чинит паровозы. И секретарь партийной ячейки. К нему-то и послал Лыков дядьку Акима за помощью. «Демка все сделает, ежели будет хоть малая возможность,— напутствовал перед отъездом Лыков.— Только объясни ему все толком и убедительно».

— Ладно. Нашел я его, рассказал про нашу с Лыковым просьбу. Он выслушал, погмыкал в усы: поговорю, мол, с товарищами — тогда. На другой день взял он меня с собой в мастерские. Эх, Леньша, чудо это какое! Помещение как вся наша усадьба, а то и поболее. Машины везде стоят — станки называются: жужжат, гудят, ухают, ажио пол трясется. Молоты паровые. Любую железу в лепешку пришлепнут... Ну да не о том речь... В обеденный перерыв Дементий созвал своих товарищей. «Вот,— говорит,— гость к нам из села прибыл, товарищ Подмарьков. Хорошее они там дело задумали и к нам за помощью обращаются». Потом глянул на меня, подмигнул этак весело, подбадривающе и сказал: «Он счас нам обо всем сам и расскажет. Давай, товарищ Подмарьков. Не робей. Свои люди».

Дядька Аким отложил ложку, смущенно покачал головой, крякнул даже.

— Да... Не мастак я оказался речи-то сказывать... Ну, словом, потолковали. Я им про житье-бытье обсказал, про нашу задумку — трудовую школу для бедноты да бесприютной ребятни. Рабочие это сидят кружком, кто ест, кто курит, кто просто поглядывает на меня, и ни у кого на лице не видать, слышь, никакого сочувствия. Засомневался я: ну, думаю, пропало мое дело. Обида взяла, прямо-таки расстроился. «Что же вы,— говорю,— молчите? Ить ежели делать новую жизнь, то делать ее надобно разом: и в городе, и на селе. А ежели у нас с вами братство меж мужиком и рабочим, как, дескать, Ленин Владимир Ильич возгласил, то вы для нас есть наипервейшие товарищи и нам, окромя вас, помощи больше ждать неоткуда». Гляжу, заулыбались хорошо, запереговаривались, закивали головами. Один молодой такой, безусый и чумазый, вскочил да будто петушок прокукарекал: «Правильно товарищ крестьянин говорит. Мое, дескать, предложение: всем оставаться ежедневно после работы на три часа, пока не изготовим инструмент для сельской трудовой школы». Меня ажно слеза прошибла...

Дядька Аким и сейчас, рассказывая, вдруг поспешно отвернулся и провел ладонью по глазам.