Иван Василенко - Общество трезвости

— Дагылын! Гидин, хайванлар! [9] Разойдитесь! Уходите, скоты! (турецк.)

Кричал, кричал, а потом согнулся и шмыгнул в дверь.

Вместо толстого турка на мостик вышел турок худой и горбоносый, тот, который командовал матросами, когда они грузили пароход. Он все прикладывал обе ладони к груди и что-то говорил. Матросы успокоились и разошлись. А толстый так больше и не показывался.

Когда Юсуф окончательно пришел в себя, он повернулся к солнцу и стал молиться?.

— Аллаха шюкюр!.. Куртуедум!.. [10] Слава аллаху за спасение! (турецк.)

От этой суматохи я тоже не сразу пришел в себя. А когда осмотрелся, то увидел, что мы плывем мимо диковинной горы. Казалось, будто это лежит медведь-великан и пьет из моря воду. Мы плыли и плыли и никак не могли миновать медведя — такой он был огромный.

Но все-таки и медведь оказался позади, а перед нами берег так изогнулся, что получился круг, весь залитый голубой водой. На берегу росли веселые деревья и стояли в ряд большие белые дома, а над ними, все выше и выше, белели среди зеленых садов другие дома, такие же большие и красивые.

Наш пароход заревел и пошел прямо к берегу.

И тут опять показался толстый турок. В руке он держал желтый лист.

— На! — крикнул он Петру. — Пусть ты ходит вон! Петр взял лист и сказал:

— А деньги?

Турок так и затрясся весь:

— Какой денга?!Ты мой пароход бунт делал! Я полицаю свистал буду. Ты на тюрма ходит будет!..

— Постой, — остановил его Петр, — тюрьма тюрьмой, но я ж на тебя трое суток, как вол, работал. Дай же хоть пять рублей!

Толстый так закричал, что изо рта его забрызгала слюна.

— Чтоб ты лопнул, шайтан брюхатый! — сказал Петр.

Он взял меня за руку, и мы пошли к трапу.

— Петро, Петро! — позвал его Юсуф. — На! Бери, йолдаш! [11] Товарищ (турецк.) — В одной руке он держал маленькую феску, а в другой серебряную монету. — Бери, йолдаш, бери!

Нас окружили турки, и каждый совал монету.

— Сен ийи адамсын! [12] Ты хороший человек! (турецк.) Бери, йолдаш, бери!.. Петр сначала отмахивался и говорил:

— Что вы, братцы! Не надо! Но потом сказал:

— Ладно, возьму. Не для себя, а для этого мальца. Спасибо, братцы! Может, еще когда встретимся, так выпьем по чарке. Оно, конечно, вам аллах не велит, а мы так, чтоб он не увидел.

Юсуф надел мне на голову красную фесочку, и мы с Петром сошли наконец на берег.

Как только мы оказались на берегу, я сразу понял, что заехал на край света. В самом деле, где, если не на краю света, может быть такая улица! На одной ее стороне стояли красивые дома с богатыми магазинами, а на другой ничего не было и волны с белой пеной поднимались чуть не до самой мостовой. И деревья росли на улице не такие, как у нас: одни курчавые, в огромных бело-розовых цветах, а другие темные, прямые, с острым концом наверху. А экипажи! Каждый экипаж обит внутри бархатом. Везут его две, а то и три добрые лошади.

По улице шли и шли разные господа и барыни. Господа были в белых пиджаках и белых соломенных шляпах, а барыни в платьях всех на свете цветов, в шляпах с перьями и под зонтиками. Зонтики тут везде: даже над сиденьями пролеток, даже над головами лошадей.

— Давай, брат, отсюда выбираться, — сказал Петр, — а то как бы нам не запачкать об эту публику свои бело: снежные костюмы.

Мы свернули в переулок и по переулку пошли все вверх и вверх. Люди, которые нам встречались, оглядывались на меня и говорили: «Ишь, турчонок идет!» Я раз даже сказал:

— Какой я турчонок, я русский!

Но Петр дернул меня за рукав и шепнул:

— Молчи. Пусть думают, что мы и вправду турки.

Если нам попадался на пути городовой, Петр нарочно говорил мне что-нибудь по-турецки. Тогда и я ему отвечал словами, которые слышал от турок на пароходе. Один городовой остановил нас и спросил Петра:

— Кто такой? Почему грязный?

Петр ответил:

— Хамал, тайфа. [13] Грузчик, матрос (турецк.).

— Зачем здесь? — не отставал городовой,

Петр пожал плечами: дескать, не понимаю.

Тогда я сказал городовому:

— Дюштю чурек. Сандалы индирин. [14] Упал чурек. Спустить шлюпку (турецк.)

И городовой пошел своей дорогой, а мы своей. Так мы дошли до дома, над дверью которого покосилась старая, полинялая вывеска. На ней были изображены баран с закрученными рогами и винная бочка.

— Зайдем, — сказал Петр.