Иван Василенко: Волшебные очки

Я подумал и нерешительно сказал:

— Не знаю. У меня в голове сумбур. Все смешалось: пифагорова теорема, африканские джунгли, Юлий Цезарь.

— Значит, великий полководец натянул пифагоровы штаны и отправился в африканские джунгли? — Он засмеялся, и суровое лицо его неожиданно приняло ребяческое выражение. — Ну, пока Цезарь гоняется за тиграми и ловит на удочку крокодилов, обсудим с вами первоочередной вопрос. А первоочередной — это письменное сочинение. С него ведь начинается экзамен. Как вы думаете, какая будет тема?

— Да как же я могу знать?! — удивился я.

— Тему присылают из Харьковского учебного округа в запечатанном сургучом конверте. Конверт вскрывается за пять минут до начала экзамена. Ясно, ни один черт заранее узнать не может. Но головы-то у нас есть на плечах? Давайте рассуждать. Сейчас война. Чего хочет правительство от населения? Патриотического угара. Значит, и тема будет какая-то военная. Льва Толстого предают анафеме во всех церквах, но в программе вступительных экзаменов «Война и мир» есть? Есть. Война там описана народная? Народная. Дураки бы сидели в учебном округе, если бы в дни войны не дали тему из «Войны и мира». Другое дело, что это шарлатанство. Но разве вся царская политика не есть политика шулеров?

— Что именно вы называете шулерством? — спросил я с живейшим интересом следя, как вспыхивает в его глазах гневный огонек.

— А то, что разбойничью войну они хотят выдать за народную. Сто лет назад народ не надо было поднимать на войну—народ сам шел против иноземного завоевателя. У кого не было ружья, тот брал в руки вилы или дубину. А теперь народ на войну насильно гонят, ибо народу эта война нужна, как собаке пятая нога. Паны дерутся, а у хлопцев чубы трещат. Но мы с вами отвлеклись. Вот что я советую: бросьте всякие джунгли и теоремы, а перечитайте лучше «Войну и мир». Правда, за оставшиеся два дня все тома прочитать невозможно, но я вам принесу довольно подробное изложение романа. Обыкновенно после сочинения половина экзаменующихся едет домой. Понимаете, как важно проскочить первый экзамен.

— Понимаю. Очень, очень вам благодарен, — с чувством сказал я.

— А, что там! — отмахнулся он. — Пройдемте-ка вместе за этой книгой. Вам надо проветрить голову. Книжка у третьекурсника Воскресенского.

Мы вышли на улицу. Незадолго перед этим прошел сильный дождь, но грязи нигде не было.

— Городскому голове повезло, — усмехнулся Роман. — Тут везде под ногами песок, так что о мостовых можно и не заботиться. Замостили лет пятьдесят назад кусок главной улицы — и ладно.

— Вы — замечательный человек, — не вытерпел я, чтобы не высказать своего уважения, возникшего у меня к Роману в первые же минуты нашего знакомства. — И брат о вас такого же мнения.

— Я? Замечательный? — Он недоуменно посмотрел на меня. — Это чем же? Вот Виктор, брат ваш, действительно редкостный экземпляр. Мы поступили в институт одновременно. Но он уже кончил, а нам, кто с ним начинал, еще год учиться. Шутка ли, перемахнул через один курс!

— И вы б, наверно, перемахнули, если б не работали на каникулах в шахтах.

— Скажите лучше—если б не сидел над книгами, которые ни в какие наши институтские программы не лезут.

— Что ж это за книги? — не скрывая любопытства, спросил я.

— Есть такие, — неопределенно ответил он. — В другой раз поговорим. А вы знаете, кто ваши соперники и сколько их?

— Знаю, но не очень точно. Кажется, это все больше сельские учителя.

— Да, учителя, которые уже успели обзавестись и своим домиком, и женой, и даже коровенкой. А в институт они стремятся потому, что хочется иметь не домик, а дом, и не в деревне, а в городе. Ну и прочие блага. Только редко кому из таких удается выдержать экзамен. Побеждают на конкурсе больше молодые и необросшие хозяйством. Зато терпение у владельцев коровенок неиссякаемое: провалился раз, на другой год опять приезжает. Провалился второй раз, снова принимается зубрить по затрепанным уже учебникам.

Институтец Воскресенский, здоровяк с рыжей бородкой, удивленно оглядел меня и махнул рукой:

— Провалят. Скажут, в таком худом теле наукам негде помещаться. Заморыш.

— Брось! — прикрикнул на него Роман. — У тебя вот тело жиром обросло, а где они в тебе, эти науки?

Я взял книжку и вернулся на квартиру. Роман, чтоб не мешать мне заниматься, остался у Воскресенского.

И вот наступил день первого экзамена. Проснулся я засветло и принялся перечитывать (в третий уже раз!) изложение «Войны и мира». Но тут мне пришла в голову мысль: а что, если о патриотизме придется писать по «Бородино» Лермонтова или по пушкинской «Полтаве»? Я уже намеревался раскрыть увесистый однотомник Пушкина, но потом решил: нет, лучше оставить голову свежей. Пойду бродить по городу просто так, без всяких дум.