Зоя Воскресенская - Девочка в бурном море. Часть 1. Антошка

На десятый день один из матросов показал рукой на птицу.

Это была чайка. Земля где-то близко. Но где? Сколько ни всматривались в сизую дымку, застилавшую горизонт, ничего не могли разглядеть, и видели-то плохо: сухие веки царапали глаза. В этот день слег Виктор.

— Это я была виновата в том, что Виктор лишился сил, — подала голос молчавшая до этого Валентина Сергеевна. — Он отдавал мне половину своей воды, а мне было так худо, что я не могла оценить его жертвы.

— Надо отметить, что Виктор вел себя молодцом, — сказал Петр Иванович.

Антошка с гордостью поглядела вокруг — понимают ли люди, какой настоящий человек Витька, ее Витька, в которого она всегда верила.

Но по лицам людей поняла, что все считают это само собой разумеющимся и никто в этом ничего особенного не видит. Все слушали Петра Ивановича.

— Нас начали мучить миражи. То нам чудился Петергоф со сверкающими фонтанами воды, то вдруг в океане возникал деревенский колодезь, скрипел журавль, и прозрачная прохладная вода капала из ведра в океан, и мы никак не могли добраться до этого колодца. Вспоминалась московская квартира, ванна, наполненная до краев голубоватой водой, и такой вкусной, что сердце замирает. Мучительные видения воды не давали покоя.

К вечеру десятого дня на фоне заходящего солнца, затянутого белой пеленой, справа по ходу шлюпки, заклубился черный дымок. Разом заработали все весла. Но дым не приближался, а удалялся… Нас не заметили… На одиннадцатый день воду стали выдавать по одному глотку.

Ночью я не спал. И, признаюсь, думал о том, как бесславно приходится помирать. Погибнуть в бою — это другое дело. Я видел в темноте глаза, и не одну пару блестящих, настороженных глаз. За мной следили. Под ногами у меня была канистра с водой, последняя канистра, и стоило мне чуть шевельнуться, чтобы принять более удобное положение, как глаза, следившие за мной, приближались.

На двенадцатый день утром я роздал по последнему глотку воды. Выбросил за борт канистру. В это утро умерло еще двое. Нас в шлюпке осталось шестнадцать человек живых. Да нет, не живых, а просто еще не совсем умерших людей.

Обросшие бородами, с воспаленными глазами, мы были страшны. Весла лежали в лодке, ни у кого не было сил грести. Валя не двигалась. Виктор пытался еще шутить. Он прошептал мне на ухо, что очень любит море и что ему не хочется умирать…

У Антошки уже не было сомнений, что это был Витька-горнист. Тогда, на берегу Азовского моря, он тоже сказал ей, что любит море и не любит тех, кто с ним шутит.

— А потом Виктор предложил спеть песню, — продолжал Петр Иванович. — Мне даже смешно стало: изо рта песок сыплется, а он — песню. Про себя споем. «Широка страна моя родная». И Валя зашевелилась, кивнула головой, и мы начали петь. Молча пели, только не закончили, потому что Валя привстала и зашептала: «Дым!.. Дым!..»

Да, это был дым, и совсем близко. Откуда только силы взялись у людей! Все стали размахивать руками. А потом ясно увидели пароход, который приближался. Это было на исходе двенадцатых суток дрейфа.

Шлюпку заметили. Пароход подошел ближе. По трапу некоторые пытались даже подняться сами, а на палубе все ринулись к большому блестящему титану, на котором стояла большая белая эмалированная кружка. «Вода, вода… Пить, пить…» Матросы отгоняли людей от титана, пустили в ход даже кулаки, понимая, что, дорвавшись до воды, люди могут погибнуть. Воду давали по каплям.

Как потом выяснилось, мы прошли сто миль западнее острова Святой Елены и нас ждала неминуемая смерть, не заметь нас этот пароход.

На следующий день всех нас доставили на остров, на носилках вынесли с парохода и поместили в госпиталь. Каждый из нас за эти двенадцать дней потерял около трети своего веса. Виктор пролежал в госпитале больше месяца, первой поднялась на ноги Валя…

Антошка подумала, что это Витькина вода помогла Валентине Сергеевне.

— Губернатор острова по нашей просьбе телеграфировал в Лондон, сообщил, что среди подобранных в океане — трое советских людей.

Наше посольство в Лондоне прислало нам в ответ доброе слово, и теперь мы крепко были связаны с Родиной.

Когда мы чуть оправились, к нам началось паломничество местных жителей: ведь мы первые советские люди на острове. К этому времени мы обрели уже совсем человеческий вид, и жители острова Святой Елены удивлялись не тому, что мы страшно выглядим, а тому, что мы похожи на всех остальных людей.

Перед отлетом нас пригласил к себе губернатор острова. Мы обедали за дубовым столом, за которым сидел когда-то Наполеон. Мы думали над его судьбой и над судьбой Гитлера.