Александр Крестинский - Повести и рассказы

Тут как раз вошли в моду заколки для дамских шляпок.

Представьте себе шило с красивой рукояткой в виде большой капли. Вы протыкаете этим шилом шляпку и закрепляете шило с помощью изящного шарика.

Хотите снять заколку — выдерните шило из шляпки — и заколка у вас в руках.

Шило, шарик, шляпка — именно эти предметы привлекли предприимчивого Аркашу. Вечерами он прогуливался по темному бульвару Профсоюзов или выезжал на Кировские острова. Аркаша выслеживал одиноких женщин, подскакивал к ним неожиданно и выдергивал из шляпки шило и шарик…

За вечер ему удавалось надергать до двадцати заколок.

Встает Аркаша поздно. Выходит во двор. Подзывает к себе какого-нибудь человека лет восьми — десяти и говорит:

— Пацан, пойдем со мной, кой-чего покажу…

Аркаша никого не зовет по имени. Девчонка перед ним — все равно «пацан».

Выкатит на тебя Аркаша круглые свои, карие глаза и запоет, хрипло придыхая:

А васински ребята

Кричат: «Чеснок, постой!»

Чеснок остановился,

А васински кругом,

«Вы бейте чем хотите,

Да только не ножом…»

После этого куда угодно пойдешь.

У Аркаши дома, на огромном листе картона, сотни заколок. Каких только расцветок и узоров здесь нет!

— Ну, гривенник, — говорит Аркаша, — гривенник — и любая твоя.

…И вот Аркаша попался.

Он стоит, кудрявый, с нахальными глазами, и крутит на пальце медную цепочку. Знаете, в уборных такие цепочки висят.

Аркаша стоит перед собранием, а собрание гудит.

Скамейки внизу сплошь заняты. Люди сидят на ступеньках до самого второго этажа, другие толпятся на воздухе и время от времени спрашивают стоящих внутри: «Ну, как?». Те отвечают, как и что, и получается легкий шум.

А кто живет на этой лестнице, тем и вовсе хорошо. Вынесли стулья, кресла, а бабушка Жабыко — качалку. Расположились удобно, каждый на своем этаже. Иногда перегибаются через перила и кричат:

— Тише! Нам ничего не слышно!

Допрашивают свидетелей. Их вводят по одному. Наточку. Вовочку. Петю. Сережу. Борю. Дину. Шестилетнего Коку, который никак не может в толк взять, чего от него хотят. Лелю, Симу, Котю, Васю, Розу Степанову, близнецов Караваевых, которые долго молчат, но когда их отец, сидящий в первом ряду, грозит братьям ремнем, дружно ревут и размазывают по щекам слезы признания. Веньку, Юру, меня… Я ведь тоже из этого дома. Вы, надеюсь, не забыли, что Туся Пряников — друг моего детства.

Т у с и н п а п а. Ты покупал у Аркадия заколки?

Я. Покупал.

Т у с и н п а п а. Сколько раз?

Я. Не помню… Раза три, что ли…

Т у с и н п а п а. Сколько ты платил?

Я. По десять копеек…

А р к а ш а. Врешь, пацан! Пятак платил!

Т у с и н п а п а. Аркадий, тебе слова не давали!

А р к а ш а. Подумаешь…

М о й о т е ц (из публики) . Где деньги брал?

Я. От завтраков…

Лестница зловеще хохочет. «Придумай лучше! И этот туда же! Сговорились, видно…»

М о й о т е ц. Вот придем домой, я тебе покажу завтраки…

Т у с и н п а п а. Тише, граждане! Еще один вопрос. Скажи, зачем тебе эти… заколки?

Я молчу.

Что я могу ответить? Сам не знаю — зачем. Все покупают, а я что — рыжий?

Т у с и н п а п а. Ну?

Я. Не знаю…

Т у с и н п а п а. Не знаешь. Хорошо, иди… Роза Степанова!

Р о з а. Я здесь!

Дело вырастает до гигантских размеров. Оказывается, почти все дети нашего дома замешаны в эту историю, и дети соседнего — тоже, и дети дома, что напротив…

Тусин папа произносит речь, смысл которой в том, что пробил час и нашему дому пора расстаться с Аркашей. «Как это ни прискорбно», — говорит Тусин папа.

Аркаша — как я теперь понимаю — был хорошо знаком с судебными порядками. Он просит «последнего слова» и говорит следующее:

— Меры, да? Хулиган, да? Вор, бандит, всякое такое? А ваш пацан? Тоже покупал, вот! Откуда деньги брал? Его спросите…

Ай, Аркаша! Ну и змей!

Вокруг начали: «Видал… Председателя сын, а смотри-ка, тоже того…»

Так вот почему Туся не захотел идти на лестницу! Он мне сказал: «Голова что-то болит. Дома посижу…»

Тусин папа растерялся вначале — я это отчетливо видел. Он снял очки, покрутил, снова надел. Потом поднял руку, призывая граждан к молчанию, и сказал:

— Вызываю свидетеля Шурика Пряникова!

На лестнице стало тихо. Кто-то позвонил к Тусе в квартиру — дзинь, дзинь… Открылась дверь — и в сопровождении мамы по лестнице стал спускаться Туся. Он шел, опустив голову. Ему приходилось переступать через чьи-то ноги, буквально продираться сквозь толпу.

Наконец он остановился перед председательским столом.