Гавриил Левинзон - На три сантиметра взрослее

Мой названый даже не подошел к нам, не стал в строй, и физрук ему ничего не сказал. Мы вернулись в школу, а он приковылял домой и, конечно, залег на диване. Когда мой названый в отчаянии, он первым делом ложится на диван. Как-то он пролежал на диване больше суток.

— Как ты к нему относишься? — спрашивает Виктория.

— Вообще-то неважно.

— Заметно, — говорит Виктория. — Помоги ему. Такое может на всю жизнь пришибить.

— Он добрый, — говорю я. У меня, оказывается, и для моего названого находится похвала. Я сам не понимаю, чего вдруг мне вздумалось его нахваливать. Виктория пристально смотрит на меня, я вижу, она тоже старается понять это.

— Ну да, — говорит она, что-то решив. — Теперь ты должен ему помочь… Ему нужда победа. Хоть какая-нибудь. Ну, придумай же!

— Я его заставлю прыгнуть с вышки.

— Смотри не утопи. Позвони мне потом.

После уроков я иду к моему названому.

— Почему тебя нет, когда твоему брату плохо? — встречает меня Нюся.

Мой названый лежит на диване — спиной к человеку, который пришел ему помочь.

— Нюся, оставь нас одних, — говорю я.

Нюся уходит, но мой названый еще долго не соглашается повернуться ко мне лицом. Наконец он поворачивается: я вижу потеки от слез, под глазом прилипло перо. Но не будем улыбаться.

— Феликс, — говорю я. — Это неприятно, но поправимо.

Он начинает плакать.

— Юра, — говорит он, — я трус. Зачем мне жить? Я хотел повеситься, но не могу…

Тут я замечаю, что у него в руке веревка.

— Давай сюда веревку, — говорю я. — Все равно ты не повесишься. Давай сюда! Ты что, не понимаешь, какая это комедия?

Я забираю веревку и начинаю трепать моего названого за плечо. Сами собой выговариваются дурацкие словечки: «Ничего… это чепуха… мы с тобой это исправим!» Но моего названого нельзя жалеть: он сразу же переключается на свою двойку по геометрии.

— Юра, — хнычет он. — Юра, ты мой единственный друг. Ответь, как мне жить?! Все меня двойкой попрекают. Все попрекают! А никто не поинтересовался, почему у меня эта двойка!

— Брось сочинять, — говорю я. — Ты брось это! Все интересовались.

Как это ему пришло в голову, что мы друзья? По-моему, он чересчур серьезно воспринимает наши отношения.

Я вожусь с ним. Откуда берется терпение? Я объясняю ему, как решать задачи по геометрии, заставляю его сделать все уроки на завтра. И я догадываюсь, о чем Нюся с замороженным человеком говорят в другой комнате: «Юра к нему относится по-братски». Брр!

Я спрашиваю:

— Почему ты решил, что мы друзья?

Он удивляется:

— Юра, так я же больше ни с кем не бываю. Да ты же мне больше, чем друг: ты мой названый брат. Только к тебе я могу прийти со своим горем.

Он и правда приходил ко мне со своим горем — со своим жалким дневником, какие только у двоечников бывают, и со своими жалкими тетрадками, в которых от восемнадцати листов половина осталась. Он приходил, и я решал с ним задачи, его единственный друг: «Ну и тупарь же ты, братец! Это же проще пареной репы».

В тот же вечер, довольно холодный и ветреный, я привожу моего названого в бассейн. Здесь ни души.

— Раздевайся, — говорю я, — будет тебе хоть какая-нибудь победа.

— Юра, холодно.

— Не так уж холодно, — отвечаю я. — Люди в тридцатиградусный мороз сигают в воду.

— А ты?

Он здорово меня злит. Но я сдерживаюсь. Я тоже начинаю раздеваться.

— Кому нужна победа, мне или тебе? — спрашиваю я. — Ну, идем, я первым прыгну.

Мы поднимаемся на трехметровую вышку. Я смотрю вниз: три метра — это уже высота, потом я смотрю вверх: выше всего солнце, чуть пониже — восьмиметровая вышка, а еще чуть пониже — пятиметровая. С пятиметровки я раза три прыгал, в последний раз ушибся об воду — и больше меня не тянет оттуда прыгать. Я начинаю подниматься на пятиметровку.

— А ты отсюда будешь, — говорю я. Я стою на пятиметровке. Прыгун я никудышный: умею только солдатиком и спадом. — Это тебе не с трех метров, — говорю я. Потом возвращаюсь к лесенке и начинаю подниматься на восьмиметровку. Что меня туда тащит? Может, хочется удивить моего названого? Нет, тут все дело в советчике: она, видите ли, прикинула, что моя восьмиметровая победа будет равняться трехметровой победе моего названого. Теперь вместе со мной стоит на вышке и глаз с меня не спускает: «Прыгай!»

— Для кого это я делаю? — кричу я сверху. Я сейчас злой. Никто, кроме меня, не понимает, что такое восемь метров. Сейчас-то я на высоте! Еще на какой! И зачем мне вот тут, в бассейне, понадобилась справедливость? Ведь мог же я сделать вид, что она к этому делу не имеет отношения. Стоял бы внизу и подбадривал моего названого. Ну и советчик мне попался!