Альберт Лиханов - Обман. Повести

- Это я, - произнес я дрогнувшим голосом, - арестуйте меня!

Милиционер удивленно оглядел меня по частям: сперва штаны, потом живот, потом голову с кепкой блинчиком.

- Арестуйте! - повторил я. - Васька тут ни при чем. Это я горох рвал.

- А много? - осторожно спросил милиционер.

- Два кармана! - ответил я. - А Васька меня отговаривал! А я его не послушался!

Милиционер плюнул.

- Чертов Макарыч! - сказал он. - Я думал, два мешка.

- И что к пареньку пристали! - проговорила старуха с веселыми глазами. Коленки она уже снова обмотала мешковиной и походила на пугало - руки бы ей только раскинуть да встать неподвижно. - Он вить работает вон как! Снопы возит! Жал намедни! Дак чо, ему гороху карман набрать нельзя?

Тетки, окружившие нас, загудели, закивали головами, но одна вздохнула:

- Охо-хо, с этим Макарычем лучше не путаться, под какой хошь закон подведет.

- Ребенка-то? - удивилась Маруськина бабка. - Да чо мы, безголосые али как? - В руке она держала поварешку и трясла ею, будто хотела врезать Макарычу по лысому лбу этой штуковиной.

Подошел бригадир, сытый и веселый. Ничего он не слышал, про что тут толковали.

- А ну, граждане бабы, поехали дальше, пока вёдро. Не дай бог, дождь зарядит.

Тетки стали расходиться.

Кто-то тронул меня за кепку. Я поднял голову. Милиционер уже сидел на лошади.

- Садись! - сказал он мне печально.

Я просунул ногу в свободное стремя и обреченно сел сзади него.

Женщины приветливо махали мне.

- Не боись, паренек! - крикнула старуха, обвязанная мешковиной.

Махнула рукой голоногая Маруська. Мелькнул общий чан, молотилка и спешащий к ней бригадир.

Сверху, с лошади, было далеко все видно.

- Вот что, паренек… как тя, - сказал милиционер.

- Колька, - ответил я, крепясь.

- Ежели пытать будут про горох, говори, что ничо не знаешь. Не брали, мол, никакой горох. Вас ведь только один Макарыч видел?

Я кивнул.

Тетя Нюра шагала рядом с конем и глядела на меня заплаканными глазами.

«Кругом какая-то чушь, - думал я, - горох этот проклятый, Васька куда-то сбежал…»

- Теть Нюр! - сказал я, стараясь ее успокоить. - Да вы не волнуйтесь. - Она взглянула на меня как на спасителя. Как на святого, который тут, на лошадиной спине, трясется. - Горох рвал я, Васька ни при чем, а сбежать он не мог, что вы! Он, наверное, на Белой Гриве пашет!

Я вспомнил двух изможденных теток и старую лошадь, вспомнил, как глядел на них Васька, когда мы уходили и все время оборачивались с горы, как он поджимал губы и шевелил желваками.

- На Белой Гриве? - удивился милиционер. - А ты откуда знаешь? Говорил он тебе, что ли?

- Да нет, - удивился я его непонятливости. Хотя откуда ему было понять? - Не говорил. Просто мы с ним туда ездили, там две женщины пашут, а поле - ого-го!

Тетя Нюра всхлипнула - то ли на радостях, что Васька еще, может, не сбежал, то ли от горя - пропал все-таки.

- Не реви, не реви, - успокоил ее Игнат, - сейчас доставлю вас и туда сгоняю.

- Будь чо будет! - проговорила вдруг твердо тетя Нюра, вытирая глаза. - Будь чо будет, только бы не убег! - Она вздохнула. - В жисть тогда перед Иваном не отвечу.

Я знал, что Иваном звали Васькиного отца, и удивился - он же погиб. Милиционер взглянул на нее сверху, цокнул на коня.

- А ты это всерьез, Анна? - спросил, помолчав, он, и я опять удивился.

Оказывается, Нюрой-то ее зовут так по-простому, а настоящее имя у нее Анна. «Анна! - подумал я. - Красивое имя. Как у королевы какой».

- Ох, Игнат, - ответила тетя Нюра, - что тебе и сказать, не знаю. Боюсь, не поймешь ты меня, осудишь, ведь ты воевал, ногу на войне потерял, значит, понять не захочешь.

Я слушал этот разговор вполуха, не очень вдумываясь в него. Все мне тюрьма мерещилась и строгий суд, где на стене висит герб СССР.

- Отчего? - ответил Игнат негромко. - Или думаешь, я там, на фронте, с ногой вместе и душу потерял?

- Значит, понимаешь? - Тетя Нюра взглянула на него удивленно, обрадованно.

- Я-то пойму, но оно, конешно, поймут не все, - ответил Игнат, - даже ваш брат, бабы.

- Да уж я назад повернула, - ответила тетя Нюра, опуская голову. - У меня ведь Васька уже жених.

- Жених-то жених, да и ты-то ведь не старуха. Старух у нас и так полно, зачем тебе-то к ним приставать? Разве мало у нас и без того горюшка? Мертвые не встанут, а живым надо жить, не в могилу глядеть, не маяться, себя не гнести. - Милиционер вздохнул, мы проехали немного молча. - Будь бы я на Ивановом месте, Анюта, - сказал он, наклоняясь с лошади к тете Нюре, - не вернись бы я с фронту, я бы тебя понял, и будь воля, так бы и сделать велел.