Галина Гордиенко: Столичная штучка

– Да пустяки в общем-то, – хмыкнул Олег. – Я по просьбе Марго двести гривен ее сестрице передал, забавная такая девчонка, у нее еще запястье перевязано.

Богдан вздрогнул, скулы его отвердели, перед глазами заплясали цветные пятна. «Кажется, перегрелся на солнце, – равнодушно отметил он. – Что этот хлюпик сказал, я не понял…»

Юноша глубоко вздохнул и заставил себя расслабиться. И снова увидел перед собой немного удивленное лицо Олега, все в мелких бисеринках пота. Тот смотрел выжидающе.

Богдан растер виски и отрывисто спросил:

– Я не понял – что просила Марго?

– Ничего особенного, – пожал плечами Олег. – Позвонила мне вечером и попросила занять двести гривен. На пару дней. Ей мать должна переслать деньги с московским поездом. Ну, через знакомую проводницу.

– А… при чем здесь Леся?

– Леся? Какая Леся?

– Троюродная сестра Марго.

– Я и не знал, что ее зовут Леся, – улыбнулся Олег. – Марго просто сказала: «Если меня на месте не окажется, отдай деньги моей сестрице». И подробно описала ее. Кстати, симпатичная девчонка!

У Богдана болезненно сжалось сердце. Он смахнул со лба пот и прохрипел:

– А раньше ты передавал деньги этой… Лесе?

– Нет, – удивленно посмотрел на него Олег. – А что, нужно было?

Оксана засмеялась: уж очень изменилось лицо симпатичного местного парня. Будто его по голове чем тяжелым шарахнули.

Олег неловко заметил:

– Впрочем, не горит. Если у нее трудности с деньгами, я подожду. Марго мне свой московский телефон дала.

– Никаких трудностей, – сипло выдавил Богдан. Вынул кошелек, отсчитал четыре купюры по пятьдесят гривен и протянул Олегу. – Держи. Марго здесь на все лето, так что отдаст.

– Тебе без напряга? – чуть смущенно поинтересовался Олег.

– Без.

– Тогда лады. Я хочу сувениров побольше привезти, – обрадовался москвич. – Тут у вас прикольные рыбешки продают, сушеные, словно надутые, и все в иглах. И брелки из раковин забавные. Со знаками зодиака. Друзьям прихвачу!

– Давай, – пробормотал Богдан, – отоваривайся. Поддержи аборигенов.

Он долго смотрел вслед уходящим Олегу и Оксане. Голова кружилась, во рту появился неприятный металлический привкус, Богдан едва дошел до ближайшей скамьи и почти упал на нее.

Ему казалось, он сходит с ума. Мысли кружились в бешеном хороводе, и наконец осталась одна: «Петро прав – я кретин. Но… платье как же?! И деньги за клубнику?»

Рита открыла глаза и покосилась на часы: ничего себе! Неплохо она поспала после утреннего купания! Почти два часа. И есть хочется. Дома никогда ТАК не хотелось. Может, Леська с тетей Шурой просто вкуснее готовят, чем мама? Или здесь воздух такой?

Рита сладко зевнула и бросила взгляд на окно: сквозь листья деревьев смотрело на нее выбеленное зноем крымское небо.

«Здесь тучи когда-нибудь бывают? – смешливо подумала она. – Или к августу вся зелень погорит к черту? Трава и так уже пожелтела, а Леська по утрам мается с поливом, воду то и дело отключают…»

На кухне никого не оказалось. Рита заглянула в холодильник и довольно улыбнулась: на верхней полке одна на другой лежали коробки с шоколадными конфетами. К завтрашнему дню рождения Анатолия Федоровича, понятно. А внизу – коржи под торт. Леська сама пекла, золотистые, румяные, медовые. Вон две банки вареной сгущенки для крема, и бокал с молотыми грецкими орехами. И холодец!

Рита невольно облизнулась. Она сто лет не ела холодца, мама не любила с ним возиться. Ничего, завтра наверстает.

После завтрака Рита неуверенно замерла на крыльце: Леськи и в саду не видно. И Анатолий Федорович куда-то исчез. Наверное, в город поехал, свои новые пейзажи в сувенирный магазинчик повез. Или той женщине отдаст, что картинами в центре торгует, прямо у Пушкинского театра.

Мысль о картинах напомнила Рите о собственном портрете. Она сбежала в сад и удовлетворенно хмыкнула: мольберт до сих пор стоял у беседки.

«Хорошо, что Анатолий Федорович в свою комнату не унес, а то бы до самого обеда не увидела. Или… он специально оставил? Для меня? Если закончил…»

Вдруг вспомнилось, что вчера она так и не взглянула на полотно. А когда уезжала, Анатолий Федорович еще колдовал над ее портретом.

Сердце от волнения замерло, щеки залил горячий румянец: неужели… Рита со всех ног бросилась к мольберту и потрясенно ахнула: готово!

«Боже, какая я красавица, – благоговейно подумала Рита, прижимая прохладные пальцы к горящему лицу. – Ленка Сахарова с ума сойдет от зависти…»