Михаил Коршунов - Подростки

Игорь сам не знал, что он, собственно, хотел сказать Алиному отцу, зачем пришел. Тоси нет, но есть он, Игорь. И вот он хотел напомнить Турчинову, что есть еще Вандышевы. Игорь подошел к столу, все еще не соображая, что же он все-таки скажет, что он может сказать о себе как о Вандышеве, чтобы как-то унизить Семена Аркадьевича.

— Садитесь, — кивком головы пригласил Семен Аркадьевич.

И тут вдруг Игорь увидел на столе инженера обходной листок. Он прекрасно понимал, что это значит.

— Рвете когти! — закричал Игорь и в слепой злости добавил: — Незапачканным смываетесь!

Выбежал из кабинета.

Турчинов побледнел, ничего не успел ответить. Продолжал сидеть за столом, пытался успокоиться. Повзрослеет дочь, и серьезные разговоры впереди: о нем, о ней самой и о матери. Может быть, и об этом сумасшедшем мальчишке, и о том, что случилось с его братом, к гибели которого Семен Аркадьевич не имеет отношения даже как инженер по технике безопасности.

Галина Степановна ничего не могла поделать с Игорем. Он и раньше был несдержанным, вспыльчивым, а теперь совсем перестал слушаться. Пропускал занятия в школе, не являлся домой или приходил и тут же ложился спать.

Галина Степановна пробовала с ним говорить.

— Ты пугаешь меня, Игорь. Нельзя так. Возьми себя в руки.

— Я не могу, — отвечал Игорь.

— Я понимаю.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Хочу помочь тебе.

— Нельзя помочь.

— А мне, Игорь, кто поможет?

Он лежал на кровати. Она сидела рядом. Положила ему ладонь на голову. Успокаивала, хотя сама еле держалась, потому что у самой не было сил поверить, что Тося погиб и Игорь теперь единственный ее сын. Вся ответственность, все их будущее на его плечах. А он еще ничего не умеет. Не может даже остановиться, подумать, побыть в тишине. Боится тишины, она его пугает. Он в самом сложном возрасте, а с ним никого, кроме матери. Хотя могли быть и отец, и старший брат. И он знает, что не мать должна быть около него, а он должен быть около матери. Но этого он еще не умеет. Ничего еще толком не умеет и понял это только теперь. Под ногами все зыбко, непрочно, неясно.

Галина Степановна думала, что она уже знает, как растить мальчиков. Но с Игорем трудно. Тося в пятнадцать лет сумел принять решение, которое определило его будущее и будущее всей семьи. Научился быть взрослым. Игорь не научился. Может, она несправедлива к младшему.

Тося погиб! Они с Игорем вдвоем в квартире, и завтра будут вдвоем, и послезавтра, и навсегда. Дверь не откроется, и не стукнет об пол чемоданчик, не скрипнет крючок на вешалке под тяжестью куртки, не скрипнет дверь на кухню. Тося не вернется из рейса.

— Мама! — Игорь вскакивал, обнимал ее ставшие вдруг слабыми плечи, смотрел в лицо. — Не надо!

Она не плакала, но Игорь чувствовал, что с ней: минута беспредельного одиночества и отчаяния. Когда она не плачет, еще хуже, еще страшнее.

Она уходила к себе в комнату, а он оставался, лежал тоже один, повернувшись лицом к стене.

На следующий день Игорь исчезал, и ничего нельзя было с ним поделать. Галина Степановна обрадовалась, когда Марина Осиповна пришла и заговорила об Игоре.

— Я попросила Алю, чтобы она нашла Игоря и привела домой, — сказала Марина Осиповна. — Мы поговорим все трое: я, вы и он.

Галина Степановна кивнула.

— Хорошо бы, не лишая его самостоятельности, помочь Игорю… Как ему быть дальше, — сказала Марина Осиповна.

— Я сама этого не знаю.

— Во всяком случае, учиться, — ответила Марина Осиповна.

— Вы думаете, он должен пойти в училище?

— А вы как думаете?

— Я не знаю.

— Игорю, как никому другому, нужна дисциплина. Тося влиял на него ненавязчиво, спокойно и даже неощутимо, но влиял. Сейчас дисциплина необходима особенно.

Галина Степановна вспомнила последний вечер, ссору между Игорем и Тосей. Искаженное, несчастное лицо старшего сына.

— В отношении дисциплины училище, конечно, предпочтительнее, — продолжала Марина Осиповна. — Я разговаривала с Юрием Матвеевичем, с Леонидом Павловичем, с преподавателями. Вы понимаете, что Игорь… Мы всеми силами постараемся помочь ему. Считаем себя самыми близкими вам людьми. Не пустые слова, и вы, дорогая Галина Степановна, знаете. Мы не могли сразу затевать с вами или Игорем подобного разговора. Но теперь прошли дни, и мы сочли возможным поговорить об Игоре и, если можно — быть максимально полезными вам и ему. Простите, что я так как-то… словами, какими-то официальными… — Марина Осиповна волновалась, и от волнения у нее прерывался голос. — Простите, Галина Степановна… Мы с вами женщины… наши дети…