Геннадий Михасенко - Кандаурские мальчишки

— Нет, беги. Мишка лёгкий, он тут спонадобится, а ты тяжёлый, как чурбан, у берега вон проваливаешься!

— Ага! Чуть интересно, так меня отправляют! Не пойду!

— А можно — я пойду? — предложил Витька.

— О! Доброволец! — обрадовался Колька.

Витька взял бич и ушёл.

— Отпускай, Толь. Так не выйдет. — Шурка сел и стёр со лба пот.

Овечка, видя, что от неё отступились, взревела снова и снова дёрнулась. Шурка болезненно сморщился и стукнул её по морде.

— Ты что, тетеря? Видишь, подсобляем! Колька, высвободив ногу, подполз к ним. Петька

тоже. Помедлив, и я опустился было на четвереньки, но Шурка бросил мне:

— Мишк, ты останься там. Коль нужна будет жердиночка — вырубишь.

— Надо под живот ей пропустить палки, — рассудил Толик, — а там и тянуть проще.

— Точно! Дайте-ка ремень, у кого есть! — потребовал Петька.

Шурка выдернул свой, Петька зажал пряжку и погрузил кулак в рыжую грязь возле овечьего бока, а с другой стороны ремень принял Толик, тоже запустив руку в месиво.

— Так! Порядок! Колька, давай на ту сторону! Да куда ты, лодырь! — И он схватил Кольку за штаны. — Вокруг, а не через овечку!.. Вот! Взяли!.. И-и, раз!..

Потянули.

Перед овечкой наложили ворох березняка, чтобы она вновь не провалилась, если встанет на ноги. Меня так и подмывало помочь ребятам. Я напрягался, сдавливая себе колени, а потом вдруг заорал по-звериному. Испугавшись, овца рванулась, высвободила передние ноги и по-собачьи, плашмя, оперлась ими в подстилку.

— Хорошо! Ребя, не ослабляй! — поддавал с натугой Петька, к которому как-то автоматически перешло командование. — И-и, раз!.. А ну, Миш, гаркни ещё!

Я собрался с духом и так взвыл, что овца дёрнулась, как ошпаренная, вырвала из трясины задние ноги, но они не попали на подстилку и опять сорвались в зыбун, но уже не так глубоко, да и вперёд овечка успела продвинуться.

— Ах ты, змея подколодная! Не может вылезти! — рассвирепел Петька и, сидя, поддал овце ногой под зад. Она дёрнулась и выбросила на подстилку задние ноги.

— Ура-а! — крикнул Колька.

— Давно бы так! — Петька расплылся в улыбке. — В восемь рук — как пушку из грязи. — Ну, что притихла? Рада небось? Но ещё не всё! А ну-ка подымайся! Давай-давай! — И Петька взбадривающе похлопал овцу по животу.

Овечка, беспокойно поводя глазами, заблеяла, но, когда ребята опять натянули ремень, привстала сначала на задние, потом на передние ноги и замерла, понимая, что неверное движение грозит ей новыми испытаниями.

— Бяша-бяша! — позвал я ласково.

Она вдруг вся напряглась, метнулась вперёд и выскочила на твёрдую землю, оступившись лишь одной ногой. На секунду остановившись, овца оглянулась на трясину, но тут же отвернулась и, быстро-быстро задёргав хвостиком-клинышком, побежала прочь, звонко и дробно блея.

Мы проводили её взглядом и вдруг рассмеялись — рассмеялись не потому, что было смешно, а потому, что было радостно.

— Ну, гвардия, назад! — подал команду Шурка и махнул рукой.

Все вымокли, измазались, как свиньи, и стали худыми, потому что штаны прилипли к телу. В моих сапогах урчало.

— Сейчас бы солнышко, — вздохнул Толик. — Как бы не простыть.

— Никакой чёрт нас не возьмёт! — заверил Петька. — А то и костёр можно!

— Внимание! — воскликнул Шурка, зарядил ружьё и поднял ствол. — В, честь победы над трясиной! И вообще в честь победы! — добавил он и выстрелил.

Гром потряс небо.

С радостным прищуром, приоткрыв рты, мы дослушали его последний отзвук и дружно покинули болото.

То, что мы не доели и оставили на дождевике, доели овцы. А есть хотелось необыкновенно. Хоть бы какая корочка осталась или обрезки от огурцов, те, что выбрасывали Кожины. Но овцы старательно подобрали всё. Колька нашёл замусоленный пластик сала и проглотил его одним духом. Овцы вдобавок ко всему растоптали планёр.

— Я прибежал, да поздно, — оправдывался Витька, держа в руках растерзанную модель. — А так полный порядок, только Чертилы нету…

Нас троих — меня, Витьку и Кольку — отправили в деревню за продуктами. По пути мы заглянули к деду Митрофану.

— Дедушка, здесь баран?

— А где же ему быть-то, как не тут…

— А мы овечку из трясины вынимали, — не выдержал Колька.

— Из трясины?

— Из трясины.

— Потопла!

— Одна голова торчала!

Дед дивился, охал, хлопая себя по коленям.

К скотному двору примыкал огород. Мы шмыгнули между жердей, накопали картошки, нагрузили её в подолы рубах, прихватили у деда Митрофана краюху хлеба, спички и припустили к своим — спасать от голодной смерти.