Иван Симонов - Охотники за сказками

Дед Савел, надрезав край только что вынутой Павкой из сундука простыни, располосовал ее во всю длину.

— Устраивайся на скамейке, — придвигает он Павке сиденье.

— Сухопарого бы зацапать, — высказывает Василий Петрович свою думу.

— За Черной гатью, видать, скрыться хочет, — отвечает ему дед Савел. — Каких дел, подлый выродок, натворил.

— Обязательно ловить надо, пока новых бед не наделал. Разоблачили — теперь на отчаянность пойдет… Может, Бурана на след навести? Максимыч сумеет.

— Хромает Буран. На трех лапах скачет, — жалеет Ленька собаку.

— Может, мужики и настигнут… вдогон пошли. Они места знают… Только и ему каждая нора известна, — путая длинные ленты на руках Павки, говорит лесник.

Утро, не успев как следует просветлеть, снова начинает задергиваться сумерками.

В комнате душно, и Ленька по просьбе Василия Петровича распахивает окно. За окном сухая хмарь и настороженное молчание бора.

Ни одна ветка на деревьях не шелохнется. Не слышно ранних птиц, привыкших веселым щебетанием предупреждать восход зари. Обмякшие безросные травы на поляне поникли безвольно.

Видно, не зря еще над Илиным озером предсказывал дедушка дождик на новую луну. Так марить с рассвета может только перед грозой.

Сквозь неясную дымку заметно, как в высоте громоздятся, лениво движутся тяжелые тучи. Максимыч уводит лошадей с опушки в глубину бора.

— Скажите инженеру, — гудит он, оборачиваясь, — что я за повозкой на Белояр послал. Теперь в седле ему не годится.

Порыв ветра налетел и захлопнул раму. Качнулись и пошли шуметь вершинами сосны. Первый отдаленный рокот грома докатился до сторожки.

— С дальнего прицела начинает, — придвигаясь по нарам ближе к окну, оживляется Василий Петрович. — На луга бы теперь, ветер руками ловить!

— А если молния ударит? — замечает осторожно Костя Беленький.

— Хватай на лету! — загораются глаза лесного инженера по-мальчишески озорно.

Костя сразу дает почувствовать, что умеет отличить шутку от серьезного разговора, и понятливо усмехается: «Схватишь, пожалуй! Она так схватит, что и без рук останешься».

— Шучу, шучу! — произносит Василий Петрович. И, интересуясь мнением дедушки, спрашивает — Как думаешь, Григорьич, ветром пожара не раздует?

— Сейчас наглухо все зальет.

Туманов успокаивается и с наслаждением наблюдает из окна, как густо, наползая одна на другую, громоздятся тучи. Вспоминает и рассказывает:

— А я мальчишкой грозы не боялся. Раньше, в деревне, как увижу, что надвигается вот такая, — кивнул он за окно головой, — сейчас свои штаны на печку. Надеваю самые старенькие. Рубашонку разыщу, которая вся в заплатах, — и в луга. Ищи меня на дальних пожнях!

Вот где простор!.. Бурьян придорожный гнется. Травы так и ходят под ветром, рвутся куда-то. Кусты на пути трепещут, а над головой громадные черные тучи разворачиваются — вот-вот на землю рухнут. Хочется, чтобы разом обвалились — посмотреть, какая еще буря из них вырвется… Совсем немножко не хватает, чтобы на воздух подняться.

Разброшу руки в стороны — и полетел вместе с ветром, ноги едва земли касаются. И хочется с разбегу до туч подпрыгнуть, цапнуть их в охапку.

Слушаю я и уже не замечаю в комнате никого, кроме рассказчика. И приятели мои замерли. Тоже, видать, летят следом за Тумановым по грозовому лугу, прорезая и обтекая тучи.

Пригнувшись и вытягивая голову вперед, обгорелый и в обгорелой рубашке Василий Петрович неуклюже разведенными руками и сейчас будто нацеливается цапнуть ту, былую, ворохнувшую сердце тучу.

— Натешишься, прохлещет тебя дождем, и так на тишину и на сон потянет, что первая копушка сена — желанная постель. Заберешься в нее поглубже и не заметишь, как уснешь. Пока спишь — и рубашка, глядишь, просохла, и домой лугами идти — одно удовольствие…

Лесной инженер не закончил своего рассказа. Тучи, грудившиеся над бором, вдруг лопнули, завихрились летучим дымом. Сосны дрогнули. Поляна за окном, наша сторожка и все, что было в ней, озарилось ослепительно ярким светом. Неистовая молния рванулась из черноты и, с треском ломаясь огненными сучьями, пошла хлестать по угрюмым тучам.

— Начало ядреное! — передернул Василий Петрович плечами.

Новый удар грома, треснувший одновременно с молнией, тряхнул сторожку, широко раскатился по вершинам бора.

— И продолжение недурно!..

Бодрые замечания Туманова и нам придают смелости. И я в душе желаю, чтобы гром громыхал во всю ивановскую.