Иван Симонов - Охотники за сказками

Ни одного нет рядом. И все-таки они снова со мной.

Листая тетради, я снова вижу своих друзей такими же, как и тридцать с лишним лет назад. Вижу, как, упрятавшись за кустом, лежа на игольчатой хвойной подстилке, пишет Ленька Зинцов свою «страшную» повесть в пяти частях, с предисловием и заключением, с обязательным указанием после нескольких строк: «Продолжение следует». Для него новая забава — на минуту, и вдоховенная фантазия — не больше чем на час. Пережил волнение сочинительства с огрызком карандаша в руке — и в сторону написанное. Уже явились другие спешные дела, другие по-своему неотложные заботы. Весь он живет новым влечением, новыми замыслами и затеями. Для него не существует «вчера», есть только «сегодня» и «завтра», когда можно и фантазировать заново и по новой фантазии действовать.

Даже деревенскую поговорку, подслушанную и записанную во время похода Костей Беленьким, Ленька применительно к случаю научился подлаживать под свои привычки: «Сегодня паши, а вчера не вспашешь. Сегодня пляши, а вчера не спляшешь».

Начатую повесть Ленька «не допахал». Она кончается на третьей части словами:

«— Королева, ты знаешь соколиное слово?! — крикнул я настал натягивать лук».

Обещанное продолжение не следует.

Упрятал Ленька тетрадь в карман — и забыл. С глаз долой — из сердца вон.

И до сих пор темные перекрестные полосы на рыжей обложке, расползающиеся дыры на сгибах напоминают красноречиво о бывшем карманном употреблении тетради.

За долгие годы, что пролежала в плетеном солдатском сундуке, тетрадь выпрямилась, выровнялась. Обмякшие листы плотно прилепились один к другому и нехотя, готовые расползтись на половинки, раскрывают свои страницы.

И вспоминается, что вот так же осторожно, как приходится сегодня расклеивать эти страницы, в свое время втроем уговаривали мы Леньку Зинцова не сердиться понапрасну, не рвать на клочки, как он намеревался, своего сочинения.

Надежды Григорьевны тетради, — напоминал Костя Беленький.

— Ну и что из этого?! — с пренебрежением отвечал Зинцов, и руки, искривляя тетрадь на сгибе, уже намечали место первого разрыва.

— Тогда делай, как знаешь.

— Чепуха написана! — резко говорил Ленька. Но уже слышались в его голосе какие-то неуверенные нотки.

Очень обиделся Ленька, что его творение прочитали мы без разрешения.

— Чепуха! — решительно повторил он.

— Интересно, — сказал я. Ленька улыбнулся.

— Замечательно написано! — подхватил Павка Дудочкин.

Ленька нахмурился.

— Только конца нет, — сказал, будто вслух подумал, Костя Беленький. — Дописать бы…

Ленька пыхнул ноздрями.

— Еще чего не хочешь ли?

И, небрежно сунув тетрадь в карман, наглухо заколол его булавкой: попробуйте, мол, теперь почитайте!

Ленькина повесть казалась нам особенно выдающейся.

Самое главное для нас было не в том, что написано, а в том, кем написано. Ведь это не просто кто-нибудь — наш друг Ленька Зинцов такую занимательную историю сочинил.

С Ленькой мы и новую приманку для рыбы придумываем, с ним же на одном чурбане картошку чистим и все вместе одну белку никак приручить не можем. Ему же, автору повести в пяти частях, если начнет в постели локтями толкаться, можно и сдачу дать.

С ним вместе пришлось нам вскоре и горе горевать.

«Без деда — без обеда». Эти слова вынесены на новую страницу Ленькиной тетради.

Они живо напомнили, что последовало за строительством сторожевого гнезда и как печально закончился радостно начавшийся день.

Бывают подобные перемены в настроении не только в бору, но и дома.

Вспомним хотя бы такое. Мать ушла на работу. Обещала вернуться к обеду. И всего-то наказала тебе к ее приходу суп разогреть да не забыть курам овса посыпать.

А ты раззаботился и дополнительно к этому стекла в окнах протер, горшочки с цветами на подоконнике розовой бумагой обернул, темную цепочку и гирьку под часами-ходиками до блеска начистил. Во всем полный порядок навел.

И ждешь не дождешься, когда мама вернется, своими глазами на все это посмотрит. А она не возвращается.

Так примерно и у нас получилось. А готовили мы в этот день к приходу дедушки не просто картофельный суп, но и свежей рыбы в него положили и пшена немножко добавили. Только приходи, дедушка, удивляйся, какое блюдо мы состряпали!

Но к полднику дед Савел не вернулся.

Тогда и записал Ленька свое знаменитое: «Без деда — без обеда».

Если чистосердечно признаться, у нас в то время даже и аппетит пропал.