Иван Симонов - Охотники за сказками

А январские морозы ударят!..

С январскими морозами связана у меня другая память. Уже не ту, воображаемую, а настоящую, наяву виденную, снежную дорогу представляю. Под полозьями след полированный, серединка копытами разрыхлена. По гладкому полю, по бугристым увалам растянулся с дровами обоз. Сторонами будто камни драгоценные рассыпаны — острым блеском глаза слепят. Сединой подернулись, морозным паром окутались морды, гривы, припотелые бока усталых лошадей. И запахнувшихся в дубленые шубы возчиков, непривычно притихших позади саней, до костей мороз пробирает. А они друг с другом в борьбу не пускаются, для тепла сугробы валенками не отаптывают.

Тишь стоит вдоль всего обоза, лишь полозья чутко поскрипывают. Мужики молчат, потупив головы, будто ищут на следу потерянное. В голове обоза Тимофей Матвеев рыжего мерина под узцы придерживает, распахнутый тулуп с дороги подбирает, настороженно ждет чего-то.

И вдруг — гудок… Мало ли мы, жители текстильного края, фабричных гудков слыхали! Мало ли односельчан и ближнедеревенцев по сигнальному зову на работу шаг ускоряют!

Но тот гудок, раздавшийся в морозном январе в неурочный час, навсегда в память скорбным оркестром врезался. Остановил лошадь, смахнул с головы линялую заячью шапку — стоит, не шевельнется на крутом морозе, высокий и строгий Тимофей Матвеев. Открывает зимнему солнцу примятые седины Андрей Нефедов. Растерявшаяся Федосья Гуменнова, отпустив натянутые вожжи, озирается, испуганно шепчет озябшими губами: «Что же это такое?! Как же это так случилось?!»

На версту обоз растянулся вся верста замерла неподвижно, скованно.

А гудки, умножаясь, в ширину разрастаются, густо снежное поле кроют, поднимаясь, замирая, скорбным плачем выражая боль.

«Умер Ленин. Не стало Ленина».

Я живого Ильича никогда в своей жизни не видел, только в школьных тетрадях портреты его чернильной каемкой обводил, а прощанье с Лениным в морозном поле и сейчас, спроси — минута за минутой передам, укажу то памятное место, ныне ставшее для меня Ленинским, как музей вождя для москвичей.

Есть на краю Галочьего поля шатристый вяз. От него я на траурную Красную площадь смотрел, склоненные над гробом знамена глазами провожал. Здесь, когда смолкли гудки и растаял звук, сказал Тимофей Матвеев:

— Вот и попрощались!

Мало ли на большой земле памятных ленинских мест, а это наше — зеленодольское, потому оно многих других род-нее и дороже.

«А Рыбачок виделся ли с Лениным?» — приходил вопрос. Почему-то мне очень хочется, чтобы из наших мест человек, всей деревне известный, вместе с Лениным бывал, рядом с ним сидел и разговаривал.

«Сергея бы Зинцова спросить. Сергею, должно, известно, бывал ли Рыбачок у Ленина».

— Сергей Егорович! — дотрагиваюсь несмело до рукава черного бушлата.

— А не попросить ли нам сторожихиного сына Костю у землянки заменить? Тогда, пожалуй, разберемся как-нибудь, — говорит Сергей не для меня, а для Степана Осипо-ва с дедушкой. — Коська пробу на делянке выдержал, авось и дальше не сплошает, — посмеивается, оборачиваясь в мою сторону. — Как думаете?

— А чего тут думать! Теперь думать некогда, — ухватился за предложение Степан Осипов. — Коська, валяй быстрее до сторожки! Позови сюда сторожонка. Теми же ногами с ним обратно возвращайся.

И.я «дую» за Васьком в обход озера. Мой приятель на любое дело всегда готов. И бабка Ненила не возражает.

— Ладно, идите. Раз надо, то надо.

Натянул Васек кожаные чулки, подвязал покрепче витой бечевкой.

— Двинули!

Степан Осипов просиял от удовольствия, едва завидел басовитого паренька на подходе к землянке.

— Помочь нам не возражаешь?

— Я пришел.

— Кашеварить умеешь?

— Хо! Сказал тоже!

Васек так небрежно и густо пустил свое «хо», что насчет его поварских способностей никакого сомнения не остается.

— Полтинник на день будем платить, и питаться с нами вместе из артельного котла, — доводит Осипов все существенные вопросы до ясной точки.

— А я не спрашиваю, сколько платить будете… Показывай, где харчи бережешь. Это здесь… Это здесь, — просматривает, принимает у меня кружки, ложки, хлеб и говядину.

— До свиданья! За кашей встретимся, — кричит Ленька, уходя на делянку, подталкивая меня коленкой в мягкое место. — Готовь обед с наваром!

— Вершинки хорошенько очищайте, — недовольный игривым тоном, хмуро гудит Васек вдогонку.

Главный вопрос решается в дороге. Идет перестановка-перетасовка. Старший Зинцов предлагает, а Степан Осипов без долгих слов одобряет предложение, что пилить им надо парой.