Любовь Воронкова - Где твой дом?

А Пожаров, увлеченный воспоминаниями, продолжал:

— И вот тогда придумал я гениальную вещь. Я наметил нескольких ребят, по одному из отряда — таких, самых исполнительных, принципиальных, которые не обманут, не подведут, И тихонько с каждым переговорил. «Будешь моим тайным помощником, — сказал я каждому из них, — и чтоб никто об этом не знал. Понимаешь? Ты и я. И каждый вечер будешь приходить ко мне, но так, чтобы никто не видел и никто не слыхал, и будешь мне рассказывать все, что случилось в лагере».

Женя снова взглянула на него. Пожаров поймал ее взгляд и самодовольно улыбнулся.

«Какой безобразный у него рот, когда он улыбается! — с удивлением подумала она. — Рот у него открывается, как моя сумка… Не открывается, а распахивается».

— Да, и представьте себе — получилось! — продолжал Пожаров. — Ребятам это нравилось, вроде игры какой-то. Ходят они по лагерю, смотрят за всеми, а те даже и не знают, что за ними смотрят.

— Это их товарищи, а они и не знают?.. — сдержанно сказала Женя.

— Ну да, ну да! — оживленно продолжал Пожаров. — Не хвалясь, скажу — здорово придумано было. Удивляются все, бывало. Нашалят чего-нибудь, а начальник лагеря уже знает. А откуда я знаю? Молчу, и все. Но — то одному взыскание, то другому. И все в точку. По линеечке ходили. Вот так!

— А когда же про парнишку? — так же сдержанно спросила Женя.

— А, про Бабурова-то! Так вот. Таким разведчиком сделал я и его друга, Митю Кукушкина. Отличный мальчишка был, честный. Докладывал обо всем безукоризненно, ничего не пропустит. И все было бы хорошо, если бы не этот Бабур. Вдруг вздумалось ему убежать ночью на пруд. Ему вечно что-то лезло в голову: то сидел часами около цветка какого-нибудь — хотелось поглядеть, как этот цветок раскрывается; то с елки сорвался — понадобилось узнать, как у дятла устроено гнездо. А тут взбрело в голову ночью в пруду искупаться, не днем, а ночью, среди звезд поплавать. Так и сказал: «В пруду ночью звезд полно, вот и хотелось среди звезд поплавать». Митя отговаривал, чуть не плакал. Но Бабур все-таки побежал. «Никто ведь не узнает, говорит, только ты один». Только ты один! — Пожаров повторил эту фразу и засмеялся, и Женя опять увидела, как противно распахнулся его рот. — А что Мите делать? Он же обязан прийти и мне рассказать. Он слово дал! Вот как ловко закручено, не правда ли?

— А дальше что?

— А дальше — Митя, конечно, пришел и все мне рассказал. Пасмурный такой пришел. Ну, я ему говорю: «Ладно, не хмурься, я понимаю, что друга выдавать нелегко, но это твой долг!» Ну, а Бабура я наутро же поставил перед линейкой и в тот же день отчислил. Чудной парень был!

— А Митя что?

Пожаров слегка поморщился.

— Этот пришел, расплакался, кричит: «И меня отчисляйте!» Я, конечно, не стал отчислять. Но он сам попросился домой. Вызвали отца, тот приехал и взял его из лагеря. Истерика у него какая-то началась.

Женя шла, опустив глаза. Черные угрюмоватые брови ее сошлись к переносью. Огненный край солнца показался из-за горизонта, заблистала, заискрилась в озере лиловая вода, тронутая солнечной рябью. Но Женя уже ничего не видела.

— Я пойду домой, Аркадий Павлович, — сказала она, — устала.

— Так я провожу.

— Да нет, я одна…

— Нет, я провожу.

Он крепко взял ее под руку, но Женя резко вырвалась. Пожаров с удивлением поглядел на нее.

— А то еще был случай… — начал снова Аркадий Павлович.

Женя прервала его:

— Не надо, Аркадий Павлович.

— Что случилось?

— Да ничего.

— Понимаю, — согласился Пожаров. — Сон подступает. А мне хоть бы что.

Женя не ответила.

— Да, кстати, Женечка, — Пожаров переменил тему, — как у вас с институтом?

— Никак.

— То есть? Вы что же — раздумали?

— Я еще думаю.

— О чем же думать, Женя? И почему вдруг теперь вам надо думать, если все решено?

— Вы когда-нибудь дорожили чьим-нибудь уважением?

— Ну, а как же… — Пожаров слегка замялся. — Вот вашим, например.

— Я серьезно говорю с вами!

— И я…

— Ну, так, значит, вы знаете, как это уважение страшно потерять.

— А чье же уважение вы боитесь потерять? И кто же вас перестанет уважать, если вы поступите в институт?!

— Разве вы не слышали, о чем говорил мой отец?

— Но он же сам…

— Оставьте. Вы ничего не понимаете! — оборвала его Женя. — И молчите, не касайтесь этого.

Пожаров пожал плечами. Он действительно ничего не понимал.

Калитка была открыта. Тетя Наташа уже была в саду, собирала с грядок клубнику. Женя незаметно прошмыгнула к себе в светелку. Ей не хотелось сейчас ни с кем разговаривать, в чувствах и мыслях была такая неразбериха, что она решила прежде всего лечь и уснуть. Может, пока спит, все само собой и разберется.