Сергей Артамонов - Бунт на корабле или повесть о давнем лете

— Антон, ты где? — сдавленно крикнул кто-то. Я высунулся в окно.

Внизу в полумраке стоял Шурик.

— Чего тебе надо?

— Ничего. Я просто думал, что ты не знаешь…

— Про что?

— Там из-за тебя собрание идёт! Я подслушивал…

— Ну и что?

— Ещё ничего не понятно, но, может, и не исключат… ia тебя знаешь кто? Сам начальник! Даже тётя Мотя, по-ариха, пришла и давай Геру ругать. И мама Карла тоже вместе с ней — на Геру, но она за то, чтобы тебя в Москву отправили…

Я промолчал.

— А ты здесь спать будешь? — спросил Шурик.

— Не знаю.

— А я все свои вещи обратно перенёс. И с крыльца всё взял. Опять вместе будем, — сказал Шурик.

Я промолчал.

— Я пойду ещё послушаю, а потом тебе скажу. Хочешь?

Я, конечно, хотел, но опять промолчал, а он огорчился:

— Ты всё-таки зря на меня так, я ведь и сам понимаю, что не надо было мне тогда уходить…

— Кто-то идёт! — сказал я. — Уматывай!

Тихо шелестя ногами в траве, Шурик метнулся в сторону и пропал.

Витька прогорнил на линейку. Он здорово горнил, так протяжно и чисто, так звучно, плавно и сильно, что, не видя самого Витьки, могло показаться, будто это летает в тёмном небе над лагерем большая невидимая птица и поёт на ночь всему живому — и людям, и зверям, и птицам, и стреноженным лошадям на лугах за Чужей: «Не бойтесь темноты! Отдыхайте спокойно. Я буду сторожить ваш сон…»

Потом его горн пел под спуск флага. И снова пошли отряды, распевая свои отрядные песни.

Потом опять всё стихло, а за окном вскоре стало совсем темно, но за мной почему-то не приходили. Я даже пригрелся в холодном кресле, забравшись в него с ногами, и долго думал о том, как они там без меня, мои мама и бабушка? И про Галю и Валю я думал. А ещё решил взять на корабль, если случится землетрясение, Шурика. И незаметно уснул.

…Я спал, но мне-то казалось, что я не сплю. Я отчётливо снился себе сидящим в этом кресле в ожидании своей участи, которую готов был встретить не дрогнув, и пел во сне:

Я проснулся от стука в окно. Долго со сна не понимал, где я. Кто это и почему стучат? Зачем я здесь?

— Это я, Шурик! — доносилось из-за окна. — Открой!

— А сколько теперь времени? — спросил я, раскрывая окно.

— Не знаю… Уже ночь, — ответил он с робостью.

— Чего это они как долго решают?

— Да нет, они уже ушли куда-то. Я заснул нечаянно. В клубе. Они внизу сидели, а я на сцене лежал в тряпках каких-то… Потом уснул, а они ещё спорили. Наш Гера честное комсомольское давал, что исправится… Говорил, что все мячи отопрёт и нам даст…

— А про меня что?

— Да я только сейчас проснулся. А их уже нет никого… И я к тебе! А Нога разве не приходил?

— Ну раз они меня тут ночевать оставили, значит, вышибут. — И я вздохнул. — Вот и Нога не пришёл, всё ясно!

— А может, и не вышибут? Хочешь, я своему отцу напишу?

— Да чего там писать… Не стоит!

— Нет, всё равно тебя не вышибут!

— Знаешь ты много…

— Знаю! Я вспомнил! Спартак тоже за тебя. А его знаешь как все уважают? Он так и сказал после мамы Карлы, что нельзя тебя в Москву отправлять…

— А ещё что? — спросил я, понимая теперь, что дела мои ещё могут поправиться, потому что если Спартак всё-таки за меня, то это здорово.

— Ещё-то что-нибудь про меня говорил? Ну вспомни!

— Нет, он про Геру больше… Они ему выговор с предупреждением… И сказали, что могут на работу написать письмо и ещё чего-то. Не помню я.

— Ну и что же они решили? — спросил я, забыв о том, что всё дальнейшее Шурик уже не знает: он уснул где-то на сцене, за занавесом, лёжа на каких-то театральных тряпках…

Шурик промолчал.

— А ты иди спи! Чего тебе мёрзнуть, — сказал я ему.

— Нет… Я с тобой побуду. Ты против?

— Я-то что! А вот тебя застукают тут, и влетит!

— А я тогда испарюсь, — сказал Шурик, подбадривая себя.

Потом он притащил мои вещи.

Мы зажгли свет и в пустом и пыльном столе у начальника нашли кусок чёрствого хлеба. Поделили его и съели. А воду пили прямо из графина. Потом мы забрались вдвоём в моё кресло и разговаривали, а затем уснули, так и не выключив света.

Перед самым сном я вытвердил наизусть его номер телефона, а он мой. Если они меня выгонят, то всё равно мы встретимся в Москве и будем дружить… Тут мы заснули.

Мне снились страшные сны, только почти ничего не запоминалось, лишь обрывки какие-то. Будто бы я всё-таки не успеваю пробраться к штурвалу, чтобы ввести мой корабль в самый центр бури, где бешеная качка заставит моих врагов плакать и скулить в чёрной утробе трюма.