Наталья Дурова - Большой театр Малышка

Какая неописуемая радость охватила всех нас: помещение и… поросёнок.

Живой, хрюкающий поросёнок!

— Мне его к празднику родственники на закуску прислали. Отдаю его вам.

Делайте что хотите. Только учтите, хоть и артист он будет, но… жильё таким артистам не предусмотрено в черте города, а второе, самое главное, — поросёнок будет расти, новой жилплощади у нас в доме не сыщешь. В первом случае для него домоуправ сделал исключение, во втором — это уж точно!

Но нас не смутили такие проблемы. Поросёнок был. С ним начинали репетиции. Ребята носили ему и корм и обмундирование. Он визжал, упирался на примерках костюма.

Иван Григорьевич гордился своей бывшей закуской. Смеялся с нами над поросёнком, не желавшим спускаться на парашюте с балкона, и радовался, когда парашютист совершил полёт. И всё же в добрые глаза Ивана Григорьевича прокрадывалась грусть: парашютист рос!

— Не волнуйтесь, Иван Григорьевич, после нашей премьеры мы отдадим поросёнка в Уголок Дурова. Там ему зачислят в стаж даже это время, и он будет трудиться, а потом с почётом выйдет на пенсию, — успокаивала я Ивана Григорьевича, который теперь стал заведующим постановочной частью.

С появлением театра «Малышка» всем пионерам нашего двора захотелось немедленно стать дрессировщиками, и они забыли о своей обязанности заботиться о малышах. Ватаги от двух до пяти и от пяти до семи лет делали набеги на клумбы, строили песочные дворцы на мостовой, дрались из-за лопаток и оглашали двор воинственным, упрямым плачем. Всё это (если выражаться словами председателя родительского комитета) ежедневно напоминало, что «дошкольникам нужна забота и надзор».

— Давайте с ними беседу проведём, — предложил Миша Агафьин.

— Попробуй, — насмешливо отозвалась Кета, самая ловкая дрессировщица нашего театра. — Хуже моего брата ничего нет на свете. Папа уверяет, будто недостатки пройдут с возрастом. Но Ромке вот уже скоро шесть лет, а он ни капельки не изменился.

— Давайте я малышам прочту лекцию на тему… — Лёня Тютькин взмахнул вихром и замолчал, подыскивая полезную тему.

— Правильно, правильно. Прочти, есть ли жизнь на Марсе, — засмеялась Кета, — а они у тебя будут спрашивать: что такое жизнь и что такое Марс. А вместо тебя ответит мой братец: Марс — это у нас на даче была овчарка, а у неё водились блохи. И что бабушка говорила: «Легче в лесу с моими очками найти гриб, чем блоху на Марсе».

— Кетка, получишь ещё, посмейся только! — обиделся Лёня. — Я же хочу помочь театру. А ты! Эх!..

— Один ты, что ли, хочешь помочь? И я хочу! А как поможешь, если мама навязала мне Ромку и он за мной везде хвостом бегает? — Кета огорчённо покачала головой и добавила: — А я от него с трудом отвязываюсь.

— Ну уж с трудом, — протянул Миша Агафьин. — Ракетой прилетаешь на репетиции. Эх! Кетка-ракетка!

— Не дразнись! — вскипела Кета.

— Да, здесь нужно хорошенько подумать, — прервала я ребят.

Однако думать долго не пришлось. Под вечер ко мне в дверь тихонько позвонили, звонок был отрывист и еле слышен. Собака, лежавшая под дверью, настороженно подняла уши. Вскоре послышалось шарканье палки о стенку, и снова такой же тихий звонок. Я открыла дверь. На пороге стоял мальчик лет четырёх-пяти с большой линейкой, которой, очевидно, он и нажимал на звонок.

— Ты за бумагой? — спросила я, помня о недавних детских кампаниях по сбору утильсырья.

— Нет!

— Ну тогда за пробками и пузырьками?

— Да нет, я гость.

— Какой гость? — удивилась я.

— Здесь живёт Дурова. Я — Рома. Кета дрессирует у неё в гостях. Меня не берёт с собой. Я, знаете, Ракетоноситель. Это папа так говорит. Я сам пришёл. Вот, — вздохнул мальчик и спокойно, уже без разговора, вошёл ко мне.

— Значит, ты и есть Рома Ракетоноситель? Рада с тобой познакомиться.

Хочешь стать дрессировщиком? — произнесла я то, что теперь привыкла говорить каждому маленькому гражданину нашего дома.

— Не-а. Лучше пылесосом.

— Что?! — опешила я.

— Ага. Он вот шумит сильно-сильно, с грязью возится, а его никогда не ругают, только если уж испортится, конечно.

— Теперь понятно. Мне обидно, что я ничем тебе в этом не смогу помочь.

— А вы театр покажите. Я пришёл сам посмотреть.

— Ты, выходит, зритель?

— Нет, я Рома, Кета мне сестра. Только я ещё младший.

— Раз ты смотришь всё-всё в театре — ты зритель. — Я это сказала скорее для себя, потому что теперь была понятна помощь Лёни. Рыжик проведёт большую работу со зрителем. У меня тут же в уме возник план, но рядом стоял кроха зритель и требовал показа театра.