Шарон Крич - Тропа Журавушки

Но когда я принялась искать в траве плиты, меня ждало разочарование. По эту сторону ограды мощеная тропа обрывалась, чтобы вновь начаться по ту. Наверное, кто-то вырубил здесь лес, чтобы устроить пастбище, а заодно убрал и плиты.

Я не знала, что делать. Можно, конечно, просто выкосить траву и оставить грунтовую дорожку, но она тут же зарастет вновь. Можно набрать камней и выложить ими этот участок дороги, но камни нужного размера попадались только у ручья, и то неизвестно, удастся ли мне набрать их достаточное количество. А потом я представила себе, что значит таскать здоровенные булыжники по одному, по два от самого ручья, за шесть километров. Недолго и надорваться, и вряд ли мне удастся закончить до конца лета.

Я пошла направо вдоль ограды, высматривая ферму по соседству. Но за холмом открывалась новая поляна. Ни дома, ни сарая.

По пути назад я заметила черную груду камней. Вот и плиты, беспорядочно сваленные у леса. До отверстия в ограде все равно далековато, но за день-два я должна управиться.

Высокая луговая трава оказалась упрямой и неподатливой. Придется захватить косу.

* * *

Бен согнулся над грядкой, на все лады браня едва заметные сорняки. А моя грядка была заброшенной и всеми покинутой. Помидорные плети, которые я не удосужилась подвязать, скорбно клонились к земле под тяжестью зеленых плодов. Во все стороны, как ведьмины космы, торчали сорняки. Циннии по краям сморщились и пожухли от безжалостных лучей солнца.

— Просто безобразие! — пожаловался Бен. — Цинни, ты совсем о них не заботишься.

— Еще позабочусь, — пообещала я.

— Да, кстати, Джейк заезжал. Я тут ни при чем, Цинни, это Сэм все напутал.

— Что напутал?

— Скоро узнаешь.

На кухне сидела Бонни. Едва завидев меня, она выпалила:

— Угадай, кто приезжал? Угадай, что стряслось? Сэм, собиравший в кастрюлю остатки овощей для

своего непременного супа, пробормотал:

— Цинни, я не нарочно.

— О чем ты?

Сэм принялся яростно помешивать в кастрюле.

— Вечно я все путаю. Ну, слушал я его вполуха... На кухню вплыла Гретхен и застыла, увидев меня.

— Заезжал Джейк. Он привез подарок Мэй.

— А может, и нет, — возразила Бонни. — Может, вовсе и не Мэй.

— Да нет же, Мэй.

— А может, и не Мэй.

Сэм бешено вращал ложкой:

— Я не нарочно. Бонни пояснила:

— Заезжал Джейк, но дома был только Сэм, и Джейк попросил его передать подарок, а Сэм забыл кому.

— Ну забыл я, забыл! — тоскливо всхлипнул Сэм.

— А Мэй сказала, это для нее, — повторила Гретхен.

— А может, и нет.

Я выскочила на улицу и быстро пошла к сараю. За мной бросилась Бонни.

— Ты даже не спросишь, что он привез? Тебе не интересно? А по-моему, он старался для тебя.

Я замедлила шаг.

— Ну, хорошо. И что же он привез? Бонни стиснула мою руку:

— Лошадку.

Я полетела к хлеву. Рванула жалобно скрипнувшую дверь — и замерла, вдыхая знакомый запах сена и навоза. Когда глаза привыкли к полумраку, я пошла к стойлам, прислушиваясь, не подаст ли голос новый жилец.

Джейк, ты замечательный! Ты чудо, Джейк!

Но стойла пустовали. Посреди пастбища методично жевали траву две коровы. Я обернулась, взгляд метался по всем уголкам фермы. На холм медленно карабкалась Бонни, внизу среди грядок копошился Бен.

— Где же она? — спросила я Бонни, едва та приблизилась.

— О чем ты?

— О лошади!

Бонни удивленно оглянулась вокруг:

— Какой такой лошади?

— Сама знаешь. О подарке Джейка!

— Ну ты даешь, Цинни, — вздохнула сестренка. — Решила, что Джейк привел живую лошадь? Он привез маленькую деревянную лошадку.

* * *

Мысленно чертыхаясь, я достала из сарая косу и вернулась на поляну. Ну и придурок же ты, Джейк!

В ярости я неуклюже накинулась на траву так, что чуть не отхватила себе ногу. Но постепенно нашелся нужный ритм. Тело, трава и коса слились в одно целое. Я осознала, что пора остановиться, только когда уперлась в забор. Поздравила себя с тем, что руки и ноги остались целы, и принялась проделывать в ограде выход. Затем начала таскать плиты из кучи у самого леса.

Что за затмение на меня нашло? С чего я взяла, что Джейк станет ради меня воровать? Я всегда считала воровство чуть ли не смертным грехом. Но может, мне хотелось доказательств, что я ему нравлюсь? Нелегко было признаться самой себе, что я готова толкнуть человека на преступление, лишь бы убедиться в искренности его чувств. Я вела себя как глупая девчонка, канючившая: «Хочу конфету! Хочу, хочу, хочу!» Правда, хотела я не конфету, а лошадь. И стремилась понять, нравлюсь ли парню. И я как наяву услышала голос Мэй: «Цинни, ты хуже ребенка!»