Валерий Медведев - Олимпийские тигры

— Купи пломбир… — заныл Женька.

— Мы копили на кино…

— Купи пломбир!

Остап тихонько пнул брата. Женька опомнился — из магазина выходил Гена.

— Можно, мы шест немножко понесем? — краснея, спросил Остап.

У Гены было отличное настроение.

— Ну, несите… чудаки…

По улице шли три Человека. Один высоконький и тонкий, легкий и сильный в своей прекрасной майке с ревущим тигром на груди. А за ним — два мальчишки ему по плечо. Со счастливыми лицами они оба с разных сторон держали шест, как штандарт. Милиционер посмотрел на них и улыбнулся. Какая-то девчонка с рыжей косичкой открыла рот и перестала прыгать через скакалку.

Утро было солнечным и не предвещало тревог.

Мама уронила пудренницу. Пудренница упала набок и закатилась под штору. Этого не заметили ни мама, ни Надя. Мама считала плохой приметой что-либо ронять. Особенно с утра. Это значило, по ее понятию, что день будет неудачным. Мама верила в приметы. Возможно, поэтому ее старший сын Леонид стал психотерапевтом — из чувства противоречия, которое он чувствовал почти с пеленок. А Надя, младшая ее дочь, пошла еще дальше — она была намерена в будущем стать крупным врачом-психиатром.

— Все… — горько сказала мама, — все… сегодня я либо не успею сдать квартальный отчет, либо в нем будет ошибка. Только бы не случилось, боже упаси, чего-нибудь с Леонидом в командировке. Вот чего я боюсь.

Она стала искать пудренницу, но пудренница как будто спряталась.

— Надя, — убито сказала мама, — помоги же найти! Ничего не успеваю, а тут еще…

— Вот она! — воскликнула Надя.

— И обе они остановились у окна. Мама с пудренницей и пуховкой в руках, а Надя просто так.

— Ты с утра свари суп… — сказала мама.

— У нас же тренировка! А потом сегодня наши спортсмены улетают на олимпиаду, и я сейчас поеду в порт… аэро…

— Господи… — сказала мама, махнув рукой.

Двор оживал. Бабушка Антона Филимонова вывела прогуливать сеттера по кличке Казбек. Он носился, тряся ушами. Наде казалось, что они при этом брякают. Толстый сердитый сосед из первой квартиры Иван Иванович вывел из гаража свою новенькую, последней марки «Волгу» — она была черная и невероятно блестела.

— Нет, ты посмотри… — Мамина рука повисла в воздухе, между носом и зеркальцем. — Ты только посмотри…

Во двор входили Гена и его шестоносцы.

— С таких-то лет! Ведь он может просто зазнаться!

— Зазнаться? — озадаченно спросила Надя.

— Еще бы! С чего это вы вчера, например, вздумали хором кричать под его балконом — Ларионов, Ларионов!

— Но, мамочка, мы же просто так… ну, шутя…

— Вы, может быть, и шутя, — ответила мама, одевая туфли, — а он, может быть, и всерьез…

— Это тебе все Леонид наговорил, — сказала было Надя, но мама уже захлопнула дверь, каблуки ее уже стучали по лестнице.

А Надя бросилась к книжному шкафу. Там в зелёных, коричневых, серых папках, пронумерованных, как в суде, туго связаны были суровыми тесемками сотни судеб зазнавшихся спортсменов. Кто? Как? Почему?..

— Нашла! — вскричала Надя, вытягивая одну из папок и ощущая легкую дрожь в пальцах. — Кажется, нашла! И придумала! Для того чтобы Ларионов Геннадий не зазнавался, надо чтоб он зазнался!!!

Ничего не подозревающий Гена белозубо улыбнулся Антону Филимонову, своему другу, который делал на балконе вдох-выдох. И, оттолкнувшись шестом, приземлился на своем балконе вместе с авоськой. Остап и Женька, задрав головы, восхищенно смотрели вверх.

Утро разделило двор пополам. На одной половине солнечно, на другой — широкая зубчатая тень от домов. В тени дремотно, еще влажен от ночной росы асфальт и трава свежа, как в лесу. Подергивая спиной, торопливо подбирая лапки, кошки перебегали тень, как лужу, торопясь на солнечную сторону.

Надя выбежала из подъезда так стремительно, что распугала всех кошек. Она опаздывала. Хорошо еще, что они жили близко от аэродрома. Надя вскочила в трамвай. Первая группа олимпийцев уже поднималась по трапу самолета. Грохал барабан. Гремели трубы. Дирижер вытирал платком потный лоб. Цветы качались над головами. Надя врезалась в толпу провожающих и увидела Юрку Гусева возле гимнасток сборной СССР. Юрка говорил одной из них, самой юной, сахарным голосом:

— Извиняюсь, вас, конечно, в столице причесывали?

— Нет… — наивно ответила гимнастка, счастливо и растерянно глядя по сторонам, — дома… в Казани…

— А-а-х! — картинно удивился Гусь. — Надо же, плиз пардон, уже и туда докатилось?!