Владимир Кузьмин - Оставайтесь на нашем канале

— Лёшка, выходи, подлый трус. Я тебя сейчас зубками грызть буду! — закричал Дюша в кубе.

— Не выйду, мне страшно!

— Лёха, нам без тебя плохо! Выходи!

— Тогда выйду.

— Ну поздорову ли боярин? — вопросил Андрей густым басом.

— Поздорову, поздорову! — откликнулся Лёшка, тоже стараясь басить. — А как дела у Рыцаря ночных автострад?

— А фигли мне сделается? — удивился Андрей и стал извлекать из огромного пластикового пакета кожаную куртку. — Держи. Мне для тебя ничего не жалко, а на меня она уж лет пятнадцать как не налезает. Угодил? Вовка, с тебя пиво!

— А ты не за рулём? — поинтересовался отец.

— Не ищи гнилых отмазок, жадоба! Что я, два квартала на своих двоих не пройдусь, что ли?

Кроме куртки, Дюша в кубе притащил ещё кожаные митенки, футболку «AC/DC», тёмные очки и широкий ремень, тоже украшенный блестящими металлическими пирамидками. Лёшка тут же нацепил всё это на себя и посмотрелся в зеркало. Видок у него получился тот ещё! А главное — Лёшка сразу ощутил себя другим человеком. Нечто подобное он чувствовал, когда примерял папину гимнастёрку с погонами старшего лейтенанта: только что был обычным человеком, а надел гимнастёрку и стал… нет, военным, конечно, не стал, но что-то изменилось. Вот и сейчас он ощущал, что в таком прикиде ему на язык и слова непривычные наворачиваются и вести он себя может иначе. Просто магия какая-то!

В новом одеянии, кроме ремня, который посчитал перебором, Лёшка появился на репетиции пред светлы очи режиссёра.

Владимир Михайлович глубоко задумался, а потом попросил позвать художника-постановщика.

— Слушай, как ты полагаешь, нам этакий костюмчик не разрушит целостность оформления?

— С чего бы?

— Ну у тебя же все костюмы в едином, так сказать, стилистическом решении.

— Ну и что? У каждого героя есть дополнительные аксессуары. Мамаша почти всё время в переднике, папаша домашний халат таскает. Так что нормально. Только курточка слегка великовата, а штанишки мы ему чуть-чуть, на самую малость, укоротим. Получится, что из одного он уже вырос, а до другого не дорос.

— Ты, как всегда, гениален, — похвалил режиссёр художника и повернулся к Лёшке: — Кузнецов, твой костюм утверждаем. Сам придумал?

— Нет, Зоя Александровна подсказала.

— А! Передай ей спасибо. Я тут голову ломаю, а ларчик просто открывается.

На репетиции Лёшка старался понять, играет он свою роль по-прежнему и только из-за костюма режиссёр перестал к нему придираться или всё-таки он стал играть лучше. Но так и не понял. Главное — он чувствовал себя гораздо увереннее. И ещё немного другим человеком: не Лёшкой Кузнецовым и не лисом Лабаном, а кем-то другим, кто раньше в нём обитал очень глубоко, а сейчас выполз на поверхность. И этим другим можно было командовать, вызывать к себе или отправлять обратно.

Жизнь у Лёшки началась просто невероятная. После уроков он почти каждый день бежал на репетиции, ещё три дня в неделю — на тренировки. Вечера уходили на уроки, точнее, на математику. Опять же редкий вечер обходился без звонков Серёги, за которого приходилось решать большую часть заданий. А тут ещё математичка, как сказал бы любитель украинских словечек Владимир Михайлович, «с глузду зъихала». Если в школе отменялся урок, то вместо него обязательно ставили либо алгебру, либо геометрию. Однажды класс, зная, что историчка заболела, решился на очередной культпоход в кино. Последствия были ужасающими. Математичка тут же ввела нулевые уроки для отстающих. В отстающих числились все. И весь класс вынужден был приходить на эти дополнительные занятия к половине седьмого. Кто-то попытался возроптать на несправедливость, устроили родительское собрание. Но собрание встало на сторону преподавательницы. Лёшка с Серёгой постоянно засыпали на ходу. Лёшка однажды задремал в раздевалке перед тренировкой. Пришёл чуть раньше, переоделся, решил минутку посидеть спокойно и заснул, чем всех насмешил.

Спасение пришло неожиданным образом. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Во-первых, в здании гимназии случился пожар, а во-вторых, Серёга чуть не свёл математичку в могилу.

В тот день они, как всегда, затемно приползли в школу в состоянии «поднять — подняли, разбудить — забыли». И в этот момент что-то загорелось в спортзале. Мигом примчались пожарные машины и несколько машин «Скорой помощи». Последние, впрочем, чуть позже всё-таки пригодились. В гимназии оказалась ещё одна ранняя птаха — учительница истории Татьяна Тимофеевна, которую все звали Танищей, но чаще историчкой-истеричкой за невыносимо нервный характер. Татьяна Тимофеевна, помимо прочего, была инициатором создания школьного музея, его главным хранителем и считала его основной ценностью гимназии.