Виктор Сидоров - Сокровища древнего кургана

Я отнес ее в сарайчик, бережно поставил на верхнюю полку — пусть подсыхает на свежем воздухе.

Настроение у меня было — лучше не надо. Из больницы сообщили, что операцию маме еще не делали и, быть может, совсем не станут — обойдутся лекарствами. Это мне сказал председатель колхоза Батраков. Он специально звонил в райцентр.

— Главное, — добавил он, — ты, Костя, не кисни. Колхоз не даст в обиду ни тебя, ни мать. Понял? Твое дело — соблюдать дом.

А в доме у меня уже полный порядок: все прибрал, полы вымыл, на кухне — ни одной грязной посудины. Я терпеть не могу мыть всякие там чашки-тарелки, а особенно жирные кастрюли. Поэтому не очень-то стараюсь кашеварить: сготовлю глазунью или просто сварю несколько яиц, попью молока, чаю ли и — привет. И сыт, и посуды грязной нету.

Только вот огород меня уматывает. Погода сухая, жарища, знай каждый вечер поливай грядки. А таскать воду из колодца — не ложкой махать. Всю ночь потом то ведра снятся, то колодезный журавль.

Теперь все дни у меня уходят на раскопки, а вечера на поливку огорода — не передохнуть. Даже никого из ребят давно не видел, кроме Детеныша. Тот раза три заходил ко мне, рассказывал всякие новости, помогал поливать огород.

Однажды прибежал взбудораженный, красный, с капельками пота на лбу, размахивает какой-то бумажной трубкой. Увидел меня, заорал еще от калитки:

— Брыська, погляди-ка, что я принес!

Он подлетел ко мне, торопливо развернул трубку. Это оказалась районная газета.

— Вот он — фотоочерк! — крикнул он мне, как глухому. — «Боевая дружина» называется. Гляди, вот напечатано. Это мы — боевая дружина. Понял? Эх, здорово написано! Как в книгах!

— Не ори, — сказал я. — И не суй мне своей газеткой в лицо. Я тоже грамотный, сам разберусь.

Фотоочерк занимал половину второй страницы. Бросались в глаза его жирный заголовок и три больших фотографии.

На верхнем снимке рядом с заголовком улыбалась, сморщившись от солнца, Эвка в своей голубой косынке. Здесь косынка, понятно, была не голубой, а серой. Под фотографией стояла надпись: «Командир отряда Эвелина Юхтанова». Ого, никогда не думал, что Эвка — Эвелина! Красиво, ничего не скажешь.

На другом снимке раскинулось широкое поле, по которому растянулись длинной цепочкой ребята с тяпками. «В битве за высокий урожай» — было написано под ним. На последней фотографии ребята уже не работали, а, сбившись в кучу, сидели и лежали с открытыми ртами, будто кричали «ура». Подпись сообщала: «Хорошая песня — верный спутник ребят». Значит, они не орали, а просто пели.

— Ну и где же ты? — спросил я Детеныша.

Тот радостно произнес:

— Тут меня нет, я как раз бегал за водой для корреспондента — пить захотел. А вон там, где работаем, — есть. — И Детеныш ткнул пальцем в согнутую черную палочку: — Вот он я!

Я засмеялся.

— Это пенек какой-то с ручкой.

Детеныш обиделся:

— Вечно ты подковыриваешь… Не с ручкой, а тяпкой.

— Ах, извини! Пенек с тяпкой…

— А ну тебя! Давай сюда газету. — Он выхватил ее у меня и, засопев, хотел уйти.

Я остановил его:

— Да не дергайся ты, словно маленький. Пошутить нельзя…

— В гробу я видел все эти твои шуточки.

Но, однако, остался, присел на крылечко и принялся снова скатывать газету в трубку, бережно и аккуратно.

Фотоочерк мне не понравился. Ни о ком ничего интересного. И выражения какие-то непонятные: «…создав атмосферу единодушия», «…сконцентрировав усилия», «…горя неугасимым энтузиазмом». Прочитав такое, я никому из ребят не позавидовал. Да собственно, чего было завидовать, если я стою на пороге великих открытий и моя слава будет, пожалуй, погромче, чем у этого огородного ШПО, который горит неугасимым энтузиазмом.

Единственное, что пришлось мне в этом фотоочерке по душе, это то, что нигде не было Рагозина, ни на снимках, ни даже в тексте.

— Куда же делся ваш знаменитый «комиссар» отряда?

— Толян, что ли? А кто его знает. Может, места не хватило. Да, Брыська, Алька Карасин говорил, что ты будто бы нашел в Желтом курганчике много каких-то черепков. Верно ли?

— Верно. Вон они, в сарайчике. Иди посмотри. Детеныш пробежал глазами по углам пола, по двум полочкам.

— Где?

— А это что?! — сдерживая гордость, произнес я. — Кувшин. Склеил уже черепки.

Детеныш не только не пришел в восторг, как я ожидал, но на его полном румяном лице не мелькнуло ни малейшего волнения. Он, не торопясь, осмотрел со всех сторон мой грязноватый, неуклюже склеенный сосуд.

— Думаешь, древний?