Виктор Сидоров - Сокровища древнего кургана

Я просто-таки расстроился, но, понятно, и вида не показал. Не хватало еще. Спросил только:

— Рагозина-то на кой?

Детеныш весело захохотал:

— А Толян сказал этому, ну, корреспонденту, что он комиссар отряда. — И снова захохотал.

Ах, как остроумно и весело! Ну просто не хочешь, а засмеешься!

Всегда так: кому не нужно — слава сама лезет в руки. Где уж тут говорить о справедливости…

— Ну, а ты? — спросил Детеныш. — Копаешь или бросил уже?

— Еще чего! Я — не вы с Клюней. Не побегу туда, где полегче да попроще аплодисменты заработать. До конца биться буду. Приходи, посмотришь: уже по пояс в землю влез. Кабы работали втроем — ого-го где были бы! А так… Эх вы!..

И я ушел.

Назавтра, не в пример прошлым дням, работалось плохо. Я все думал о вчерашнем рассказе Детеныша. На душе было паршиво, не от зависти — от обиды. Я уже было хотел бросить копать, да вдруг лопата звякнула обо что-то твердое. У меня замерло сердце — наша степь не мусорная свалка. Здесь и обыкновенного камешка не найдешь. Значит…

Я отшвырнул лопату и пальцами стал осторожно разгребать землю. И вот в моих руках лежал осколок какого-то глиняного горшка, а по-научному сосуда.

Он был такой грязный, такой небольшой, но для меня бесценный. Сердце прыгало в груди: ура! Вот она, первая находка, вот оно, начало моей славы!

В сельской библиотеке открылась выставка проектов памятника. Ну это, конечно, громко сказано — выставка! Просто на столе, застланном красным материалом, были разложены десятка два, а может и побольше, цветных или обыкновенных карандашных рисунков. И все. А те ребята, которые не смогли нарисовать, взяли и написали на листках, какой бы они хотели построить памятник.

Председатель колхоза Василий Кузьмин Батраков сказал, а слово у него крепкое: те, кто займут на конкурсе первые три места, поедут в туристский лагерь в Горный Алтай. Но я спокоен и не переживаю: мне не ехать туда ни при какой погоде, потому что я ничего не рисовал и не писал. Я просто-напросто забыл об этом конкурсе. Оно и не мудрено. Почти год прошел с тех пор. А многие ребята, оказывается, помнили.

Каких только тут не было рисунков! Вот солдат с автоматом на груди, на другом — матрос в порванной тельняшке с гранатой в руке. А вон сразу два солдата: один, видимо, тяжелораненый, оперся о плечо другого, а тот, раздвинув ноги, крепко стоит и держит пробитое пулями знамя.

Нашел я и Буланкину фамилию. Ее листок, написанный крупным размашистым почерком и без рисунка, красовался в самом центре стола, чтоб, наверное, все сразу заметили и оценили «гениальную» Буланкину мысль. В этом тетрадочном листке она опять выложила про того своего «юного воина» с шашкой в руке, который рвется на беспощадную битву с врагом на своей черной коняге.

Были тут и всякие разные пирамиды, и колонны со звездами на вершинах. А кто-то нарисовал просто большую красную звезду, которая лежала на черном постаменте.

Но больше всего мне понравился рисунок Кольки Денисова: над земным полушарием, где наша страна, широко распластав крылья, летят несколько журавлей. А под рисунком слова из песни:

Да и не только мне понравился Колькин рисунок, как я заметил, многим. А здесь нынче собрались почти все пацаны и девчонки. Мы ждали скульптора, который специально приехал из Барнаула. Увидел я и Эвку. Она неторопливо ходила с Буланкой, подолгу рассматривала каждый рисунок и о чем-то тихо переговаривалась с ней.

Эвка загорела еще сильнее, ее рыжие волосы стали просто огненные. Зато нос оставался по-прежнему облупленным и весело розовым.

Заметив меня, она дружелюбно улыбнулась и произнесла:

— Добрый день.

Мне стало совсем хорошо, а выставка — еще интересней. Даже Игорь с жующим Рагозиным не портили настроения. А досаждал Толян всем порядком: вышагивал вразвалку вокруг стола, отпихивал плечом каждого, кто попадался на пути, небрежно брал листки и, едва взглянув, снова бросал их на стол. Хмыкал презрительно: «Ну, деятели культуры и искусства».

Но вот в библиотеку вошли Иван Саввич, учитель рисования и черчения Аркадий Львович, по прозвищу Ракурс, и высокий незнакомый мужчина, молодой, бородатый. Я понял — скульптор.

Аркадий Львович был возбужден, его толстые щеки, на которых, как два обруча, стояли огромные очки, розовели. Он бежал впереди скульптора, что-то объяснял ему, размахивая короткими ручками. Скульптор хмуро слушал и молчал.