Раиса Григорьева: Крестьянский сын

Делать нечего, надо двигаться. Хотел было идти пешком один, а Танцора оставить, но пожалел — не добредёт конь через реку домой. Повёл за собой под уздцы. Так они прошли немного. Костя чувствовал, что двигаются слишком медленно.

«Была не была, — решил он, — на трёх-то всё равно быстрее, чем на двух. Подставляй, Танцор, спину».

Хоть бы поскорее встретить разъезд, обещанный Игнатом Васильевичем, скорее узнали бы в отряде, что враги в Поречном. А так пока дотрюхаешь…

Опять, как тогда, когда возвращался из Сальковки, Костя один едет степью, без дороги, под бескрайним, ничем не загороженным от глаз утренним небом. Оглянешься — ещё видна петляющая около села и бегущая вдаль от него речка. Чётко видна её синева, в отличие от размытой голубизны неба, густая, пронзительная и неласковая синева августовской реки, уже таящая в себе студёность близкой осени. Путаются в ногах у Танцора некошеные, кое-где поникшие травы. Цветов не так много, как в то утро, на многих стеблях полуоблетевшие корзинки семян. Зато ягод! Эх, ты, сколько ягод! Воздух манко пахнет настоем степной клубники, крупной круглой ягоды, сладкой и ароматной. Вот она бурыми точками выглядывает из травы и тут, и тут. Раньше, бывало, Костя её брал ещё зеленовато-белую, один бок чуть искрасна. Всё равно была мягкая и сладкая. А теперь мало кому до того, чтоб ягоду собирать. Вот переспелая.

Целые кисти нетронутыми клонятся на своих тонких стеблях к земле. Ягоды сморщились и побурели. А бывало, кучками краснеет, будто красные платки разбросаны по траве. Прийти бы с Груней сюда, в раздолье это! Набрали бы — ешь, не хочу, да ещё мама из ягод лепёшек бы насушила на зиму.

Ягодные лепёшки… Косте представилось, будто он сейчас держит её на ладони, ту последнюю пересохшую, какую достал из своей сумки в идущем на Украину поезде и разломал пополам, себе и Стёпке Гавриленкову. А она ещё, как нарочно, сильно крошилась на изломе. Пахла та драгоценная лепёшка степью, мамиными руками, оставленным навсегда детством… И была почему-то самой маленькой из всех, что приходилось когда бы то ни было есть. Казалось, только по одному глотку хватило ему и Стёпке.

Костя снисходительно улыбнулся далёкому воспоминанию. Малы ещё тогда были. Удирали с дружком на войну. А война, вот она. Домой к ним пришла… Где-то Стёпка сейчас, какой он стал? Давно не видел его.

Впереди замаячил небольшой перелесок. За ним, вспомнил Костя, как раз поле Гавриленковых. Клин углом к леску, а широкая сторона — к дороге. Но, хоть по дороге хромому Танцору и легче шагать, ехать пока придётся всё-таки степью. Подальше от возможных встреч.

Из травы шумно взлетела сытая куропатка, прогудел какой-то осенний шмель, пчела на лету стукнулась о Костю, сухо шелестели жёсткими лепестками поздние цветы. Всё это вместе образовывало негромкий, но непрекращающийся шелест-звон, особую музыку. Костя заслушался, покачиваясь на спине Танцора.

Внезапно к постоянным степным звукам добавились иные. Не то крик «о-о-о-ой», не то гул тяжёлого конского топота. Костя почувствовал опасность, сжал пятками бока коня. Послышался хлопок, будто с треском лопнул под босой ногой крепкий гриб-пыхтун. Костя оглянулся. Со стороны Поречного, тем же путём, что ехал и он сам, по его следу во весь опор скакало человек двадцать или тридцать всадников, у всех винтовки.

«Выследили!» — короткое, как выстрел, слово пронзило сознание.

— Танцорушко, миленький, хоть до лесочка донеси! — Костя припадает к шее коня, а сам что есть силы колотит его по бокам. «Там, в леске, кусты, а за леском у Гавриленковых ещё небось хлеб несжатый есть. Спрячусь», — мелькает надежда.

Конь и сам чувствует беду. Он весь вытянулся над землёй, силится вскинуть разом обе передние ноги для летящего намёта и не может. А за спиной хлопки слышны всё ближе. Их уже не спутаешь со звуком лопнувшего гриба… Конь ещё отчаяннее пытается убыстрить свой бег. Но вдруг на всём скаку останавливается и, вытягивая вперёд шею, будто ещё продолжает мчаться, валится на бок, в высокую траву.

— Танцорушко!

Костя стремительно высвободил ногу, которую придавил раненый конь, поднялся и побежал что есть сил, петляя из стороны в сторону, как заяц. «Только бы до лесочка, ведь близко же, ведь уже видны листья на деревьях!»

А топот сзади всё слышнее. Кажется, Костя даже слышит тяжёлое конское дыхание. Или это сам дышит так громко? Нет, не убежать ему. На ходу выдернул из кармана заряженный наган — и дальше, вперёд.