Раиса Григорьева - Крестьянский сын

— А так, смешно. Ну ври, ври, может, правда, к чему-нибудь приучишь… Только при мне больше врать не принимайся, а то я засмеюсь.

— Да иди ты ещё! — вскипел Стёпа. — Смейся, когда же ты такой гордый!

— Я-то не гордый. А вот ты… Не знал я, что ты такой… Самовитый…

Старинная бунтарская песня, перекочевавшая с Украины в алтайское село, будоражит тишину уснувших улиц. Ребята гурьбой возвращаются с вечерки. На Костином плече снова, как прежде, гармонь. Он играл целый вечер в хате у Корченка. Будто отыгрывался за всё время своего отсутствия. И сейчас, ещё полный радостного возбуждения, с удовольствием горланит вместе с ребятами.

— Смотри-ка, Степурка-то громче всех выводит, — заметил Самарцев, когда песня кончилась. — Хоть голос его послушаем. А то не видно, не слышно. Как ни заглянешь — нету дома.

— Ага, и я приходил. «Где?» — спрашиваю. Говорят, поехал навоз возить на поле. Пришёл вдругорядь — опять навоз.

— Ну и что? Нам же коняку сельсовет дал. Она до весны задарма бы простояла, а люди просят: отвези то, другое. Так не даром же. Они ж платят. Сена дают, овса. А у кого нету — за тем долг записываем.

— Скажи, какой хозяин! Ребята, Стёпка, верно, дворец скоро заведёт. — Гараська сгрёб Стёпу в охапку.

Тот, смеясь, стал отбрыкиваться.

Николка разбежался и обеими ногами прыгнул на светлое зеркальце льда, блестевшее впереди на дороге. Лёд с хрустом треснул, и из образовавшейся дырки фонтаном брызнула кверху вода.

На перекрёстке весёлая компания рассталась. Костя со Стёпой пошли в сторону Байковых. Они не обратили внимания на звук шагов за спинами, который прерывался, когда они замолкали, и возобновлялся, когда заговаривали громче. Стёпка обернулся лишь в последнюю секунду, а Костя так и не успел: от внезапного сильного удара сзади искры, посыпались у него из глаз. Запнувшись о ловко подставленную подножку, он полетел на землю. Падая, Костя успел услышать: «Не беги за ним, на кой он нужен…» Похоже, что это был голос Федьки Поклонова, а может, и нет, потому что был он сильно приглушённым.

Костя рывком вскочил на ноги и очутился лицом к лицу… Нет, парень, стоящий напротив, лица не имел. Голова его была вся закутана бабьим платком, так что Косте показалось: перед ним огромная серая колотушка. Чей-то удар снова чуть не свалил его с ног. Сжавшись, как пружина, успел прыгнуть к забору. Теперь, когда спина защищена, легче отбиваться от двоих с их тяжёлыми кулаками.

Потом он лежал на земле, сплёвывая тягучую слюну. Было холодно и тихо. Тех двоих поблизости не было. Ни в одном окне не видно огня — наверное, очень поздно. Осторожно стал подниматься на ноги. Ничего, держат. Только колени дрожат… Неподалёку на земле поблёскивает ряд светлых точек. Гармошка, её перламутровые лады. Наклонился, неловко поднял гармонь за одну петлю. Мехи слабо вздохнули и странно зашипели, выпуская воздух. Гармонь, голосистая подружка, была мертва. Костя тупо смотрел на её тряпочно обвисшее тело, как бы не понимая, что произошло, потом судорожно всхлипнул.

Выходить из дому не хотелось. Было больно двинуться. Лежал и думал: «Как же так, почему напали сзади, исподтишка, не открыли лиц? Сроду не было так на селе. Боялись его. А ведь здоровые…» Мысли невольно обращались к Стёпке. Почему не помог отбиваться? Куда он делся?

Вскоре Стёпа явился сам.

— Ты ж смотри, что сделали подлюги! — начал он ахать. — Чего ж ты не бёг? Я как увидел морды такие страхолюдные, так и вдарился бежать. Думал, и ты ж удерёшь.

— А ты видал, чтоб я когда поджавши хвост утекал?..

Чувствуя свою неправоту, Стёпа заторопился, затараторил:

— А я, понимаешь, как побёг, чуть башку не сломал, а потом думаю — как там ты. Вернулся — а там уж нет никого. Вот, думаю, да! Может, это мне черти привиделись, а по правде никого не было?

— Черти, как же!! Только безрогие. И не ври, что вертался, я бы увидал. Долго там был. Гармонь вот испоганили…

Стёпа, обрадовавшись, что разговор можно перевести на гармонь, стал рассматривать её, вертеть в руках, с преувеличенной значительностью подколупывал ногтем отставшие планки, заглядывал внутрь гармони, качал головой над продранными мехами.

— Стой, Кось, — внезапно оживился он. — От же дураки мы с тобой! («Мы с тобой» — как будто его трусость не разъединила их и они по-прежнему друзья.) От же дураки! А про Ваньшу забыли? Я сейчас сбегаю за ним. Он хоть сам не играет, а что хошь починит. У него пальцы хитрые.