Раиса Григорьева - Крестьянский сын

Они ещё не знают, что, может, в последний раз сидят так беспечно все вместе — Костя, Груня, Стёпка, Гараська, Ваньша. Что вытянувшаяся за эту весну Груня станет почти взрослой и ей зазорно будет, не таясь, бегать с мальчишками, чтоб люди напраслину не возвели. Бедность, всё сильнее давящая семью Терентьевых, заставит Груню пойти в работницы за кусок хлеба, а эти немногие весенние дни, что прошли с памятной ей встречи у Кости в сенях, останутся самыми беззаботными и милыми в её горькой юности.

Не знает и Костя, что в его жизни этот тайный яблочный пир — едва ли не последнее бездумное мальчишеское озорство. Что вскоре он сам выберет для себя трудную дорогу.

— Во, гляди, — показывал Ваньша Косте, — вот эту петельку эдак зацепишь, а сюда палочку…

Костя старательно повторял Ваньшины движения. Всё-таки лучше Ваньши никто не умел плести и ставить силки на птиц и разную мелкую степную дичь. За год, прошедший с того весеннего дня, когда они впервые пировали вместе у реки, Костя от него перенял много хитроумных приёмов.

Сейчас близилась новая весна. Она извещала о себе то слепящим дневным солнцем, то пронзительно холодным, но коротким мартовским бураном, то ростепелью до луж. Ребята готовили снасть к новой весенней и летней охоте.

Вечерело, но огня не зажигали. Через перегородку, отделяющую горницу от лавки, слышно было негромкое переругивание отца и матери Ваньши: хозяева подсчитывали дневную выручку. Потом раздались какие-то постукивания, поколачивания.

— Чего это у вас делается?

— Ставни вчерась изладили, да, видать, неровные. Какой входит, а какой вбивать приходится.

— На кой ещё изнутри ставни, когда они снаружи навешаны?

— А в Завалихине слыхал, что было?

— В Завалихине? Про то кто не слыхал. А ставни-то тут к чему?

Беспонятливым всегда называли Ваньшу, но на этот раз таким оказался Костя. Он не мог связать эти два факта — бабий бунт в Завалихине и внутренние ставни в доме целовальника. А между тем эти факты были тесно связаны.

Война длилась четвёртую зиму. Оставшиеся без работников хозяйства приходили в упадок, семьи без кормильцев нищали. Даже дрова стало всё труднее добывать: лесничества не выделяли делянок для порубки солдаткам, а продавали за большие деньги тем, кто и сам потом наживался, перепродавая лес ещё дороже. Доведённые до отчаяния, солдатские жёны и вдовы стали силой отбирать то, что им полагалось по праву. В одном месте разгромили купеческий склад, растащили зерно и муку, в другом — устроили самочинную порубку леса.

В Завалихинское лесничество сначала мирно пришло несколько солдаток просить разрешения на порубку. Лесничий накричал на них, стал выгонять. Одна женщина упрямо доказывала своё — он набросился на неё с кулаками. Вступились подруги, завязалась драка. На шум отовсюду стали сбегаться женщины. Кто с вилами, кто с молотильным цепом, кто с топором, а некоторые — просто с ухватом. Дом лесничего разнесли, его самого заперли в погреб. Когда на помощь лесничему примчались два дюжих мужика-объездчика, разъярённые бабы исколотили их, для окончательного позора раздели донага и так, голыми, отпустили по домам. А уж потом взялись валить лес, чтобы успеть наготовить дров, пока не прислали усмирительную команду.

Эта завалихинская история пересказывалась в Поречном со многими подробностями. Когда рассказчик, описывая, как объездчики просили женщин отдать им одежду, доходил до слов «хоть портки-то, портки…» — слушатели неизменно покатывались с хохоту. Все явно сочувствовали не объездчикам, избитым и опозоренным бабами, а им самим, солдаткам.

Но при чём здесь всё-таки ставни?

— Тятенька боится, нас бы не обокрали. Залезут ночью и…

Странно! В доме у Байковых ничего не боялись. Егор Михайлович почти всю зиму работал без всякого вознаграждения или за самую малую плату. С осиротевшей или ожидающей с фронта кормильца семьи совестно было брать. А целовальник, видно, накопил добра…

— Ну ладно, Ваньша, показывай, как дальше-то делать.

— Да во, гляди, вот эту петельку сюда…

За окном послышался топот. Усталый конь расшлёпывал копытами жидкий мартовский снег у самого дома целовальника. Ваньша вскочил с табурета и прижался носом к стеклу:

— Кто бы это к нам?

В сенях стукнула щеколда: целовальник вышел на крыльцо встретить нежданного гостя.

Костя тоже вгляделся в окно и узнал Кондрата Безбородова по прозвищу Лихая Година.