Борис Алмазов - Синева

Пол был настоящий, паркетный, покрытый лаком, на нём уже протоптались дорожки.

Лёжа на животе, Тимоша попытался заглянуть себе за спину.

— Иван Карлыч, — спросил он с отчаянием, — разве ты не видишь мои крылья?

Старый Сурок что-то уж очень внимательно смотрел в окно, точно увидел там нечто совершенно необыкновенное.

— Да он в своём пенсне воще ничего не видит! — пропищал из-под потолка Чижик.

— Будильник, ты железный, ты точный, — сказал Тимоша, — ты всегда говоришь только правду. Скажи: ты видишь мои крылья?

Но Будильник тоже уставился в окно.

Все молчали.

— А может, они воще такие невидимые? — неуверенно пискнул Чижик.

— Значит, и ты, Рекс, их не видишь? — поднял голову мальчик.

— Как это — не вижу! — торопливо зачирикал Рекс — Очень даже вижу! Здоровенные такие… Это… как у орла… Воще!

— Нет, — грустно сказал Тимоша, — они не такие.

Он поднялся, снял пижамную куртку, словно надеясь на ней отыскать свои крылья. Но пижама была самая обыкновенная — байковая, в голубую и розовую полоску.

Тимоша сел на свой любимый стульчик, который ему купили давно, когда он только учился ходить. С тех пор мальчик сильно вырос, на стуле помещался с трудом, но выбрасывать стульчик не давал.

В трудные минуты не было у него лучшей опоры, чем этот стул.

Он сидел сгорбившись и подперев рукой-соломинкой свою вихрастую голову.

— Они были… Большие… Лёгкие… — шептал мальчик.

Иван Карлыч поднял с пола пижамную курточку и накинул её мальчику на голые плечи.

— А что, собственно, случилось? — сказал он, откашлявшись. — Ничего, собственно, не произошло! Ну, нет крыльев — и не надо… Надень!

Тимоша послушно вставил руки в рукава и застегнулся на все пуговицы.

— Уверяю тебя, — говорил Иван Карлыч. — Никогда нигде я не читал, чтобы крылья вырастали сами по себе… И вообще, крылья — это опасно! И не стоит так расстраиваться! — Он гладил мальчика по голове. — Ну неужели кроме крыльев нельзя придумать что-нибудь не менее интересное… Ну хотите, сейчас сыграем в лото? А?

— Как я теперь жить-то буду! — сказал Тимоша.

Чижик сочувственно пискнул и сел ему на плечо.

— Уверяю тебя! — утешал его Сурок. — Очень скоро ты обо всём этом позабудешь. Сны забываются…

По оконным стёклам звонким грохотом сыпанул дождь, заколотил по железному карнизу. Взмыли к потолку белые балконные занавески и опали, как паруса севшего на мель корабля.

— И потом, ещё неизвестно, что бы из всего этого вышло… — говорил Иван Карлыч, закрывая балконную дверь. — Так что давайте будем считать, что ничего такого не было… И не могло быть… Никаких крыльев, никаких полётов… Хотите, я поставлю чайник, попьём чаю…

— Но позвольте! — вдруг трезво рассудил Будильник. — Давайте разберёмся! Ведь мальчик летал? Летал! Мы все это видели!

— Летал! Точняк! — затрепыхался Чижик.

— Нам это показалось, — твёрдо сказал Иван Карлыч, наконец справившись со сквозняком, который ломился в балконную дверь, как безбилетник в кино. — Этого не может быть.

— Как это — не может быть, если его полёт — это факт! — твёрдо сказал Будильник.

— Любой факт можно истолковать по-разному, — упорствовал Иван Карлыч.

— Да что там истолковывать! Против фактов не попрёшь! — кипятился Рекс.

— Да уймись ты! Дефективный! — цыкнул на Чижика Будильник.

— Во! Смотрите! — зашёлся тот. — Оскорбляют!

Но Будильник не обращал на него внимания.

— Дорогой Иван Карлыч, — сказал он, — представьте себе: если бы вашему пра-пра-пра-(и так далее) дедушке, про которого композитор Людвиг ван Бетховен написал замечательную песню, сказали бы, что настанет время, когда любой человек, глядя в светящееся окошко ящика, будет видеть всё, что происходит на другом конце света, что бы он сказал? Он бы сказал: «Чудес не бывает!» А ведь это никакое не чудо, это — обыкновенный телевизор.

— Во! Во! — заорал Чижик. — Иван Карлыч! Слушай сюда! Воще!

Он слетел с Тимошиного плеча и бухнулся перед Иваном Карлычем.

— Вот если бы мне там, у нас, в инкубаторе, сказали, — щебетал он, бегая в волнении по полу, — если бы сказали, что сурок, этот железный и птица могут разговаривать и понимать друг друга, да я бы… да я бы… ни за что не поверил!

— Может, в том, что вы, друзья, говорите, и есть доля правды. «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам…»

— А Гораций — это кто такой? — осведомился Чижик. — Твой друг?