Герцель Новогрудский: Большая Жемчужина

Только океаниец перегнулся через борт лодки, чтобы наблюдать, ничего не упуская, — как произошло такое, отчего он горестно покачал головой. Ай-яй-яй, какая неприятность! И всё из-за каракатицы. Она спокойно проплывала возле лодки, но вдруг чего-то испугалась, метнулась сторону и, чтобы защитить себя от опасности, выпустила чернильный заряд.

Вода, чистая, как хрусталь, стала мутной, будто в нее вылили большую бутылку чернил. Не синих для авторучек, не зелёных канцелярских, не фиолетовых школьных, не красных, какими пользуются счетоводы в учреждениях, а чёрных-пречёрных, которыми редко кто пишет.

Редея по краям, чёрное облако клубилось под водой. Нкуэнг с досады плюнул: «Тьфу, проклятая! Всю охоту испортила! Придётся возвращаться домой с пустыми руками». Ведь облако может так клубиться час, полтора, два, неизвестно сколько. Тут очень тихое место. Никакого течения.

Однако Нкуэнг напрасно расстраивался. Океан умеет огорчать, умеет радовать, но больше всего умеет удивлять. Минуту назад Нкуэнгу казалось, что охота сорвалась и никакой черепахи не дождаться, полминуты назад он пробрался на корму, чтобы поднять якорь и дать лодке ход, а сейчас, забыв обо всём на свете, кинулся к прилипале.

Есть, есть, есть добыча!..

Что-то тёмное и большое мелькнуло далеко от лодки, на границе мутной воды со светлой. Это не рыба: такой широкой спины у рыбы не бывает; это не осьминог: раньше чем увидишь осьминога, увидишь его щупальца; это не медуза: медуза светлей и тело у неё колышется, будто студень. А то тёмное и большое, что мелькает вдали, не колышется, не извивается, не шевелит плавниками, не протягивает в разные стороны страшных щупалец. Нкуэнг знает, он чувствует, ему опыт подсказывает: это черепаха. Наверняка черепаха. Нельзя терять ни секунды.

Нкуэнг кинулся к борту с такой быстротой, что чуть не опрокинул лодку. Перегнувшись, он по самое плечо опустил руку в воду, нащупал Большую Жемчужину, толкнул рыбу вперёд, чтобы отлепить от днища.

Прилипала нехотя оторвалась от лодки и попыталась снова пристроиться к ней с другого борта, но океаниец дернул за верёвку, обвивавшую рыбу. Ленивица волей-неволей отплыла в сторону и, чуть шевеля хвостом, держалась на месте. Что ему нужно, этому странному, живущему вне воды существу? Ведь под лодкой было так хорошо! Тень, покой, прохлада… Но вдруг грубые руки оторвали ее, заставили плыть… Если странное, живущее вне воды существо не хочет с нею иметь дело, не надо! Найдётся, к кому пристроиться. Тем более что нечто подходящее, кажется, поблизости имеется. Ну да, вон черепаха… Большая, гладкая, сильная, быстрая. К такой прилипнуть — все заботы отпадут. Плыви и плыви, пока не надоест. Голодной не останешься. Всё, что будет черепаха есть, прилипала тоже будет есть. Это известно. Так всегда бывает.

Большая Жемчужина больше не медлила. Куда девалась лень. Словно пуля, выпущенная из ружья, он устремилась туда, где увидела черепаху. Сейчас прилипала знала только одно: надо не упустить гладкого черепашьего панциря, надо прилипнуть…

И Нкуэнг думал о том же: надо не мешать Большой Жемчужине действовать. Пусть забудет о верёвке, пусть быстрее пристанет к черепахе, пусть считает, что уплывёт с нею далеко-далеко.

Прилипала действовала быстро, а Нкуэнг — еще быстрее. Длинная верёвка так и мелькала в его руках. Разматывая её, он одновременно грёб изо всех сил. Верёвке скоро конец, а Большой Жемчужине до черепахи ещё далеко. Если он не будет грести, прилипала не дотянется до добычи.

Вода, замутнённая каракатицей, осталась в стороне. Сейчас снова всё видно. Вон большая, как кованый сундук, черепашья спина. А вон уже близко от сундука маленькая прилипала. Она нагоняет… Она совсем рядом… Она…

Что это? Почему Большая Жемчужина свернула в сторону? Неужели раздумала?..

Нкуэнг грёб и про себя умолял рыбу-добытчицу: «Большая Жемчужина, ты ловкая, сильная, смелая, ты самая лучшая из всех прилипал, какими владели люди! Посмотри: перед тобой очень хорошая черепаха. Тебе будет приятно прилипнуть к ней. Если сделаешь так, я наберу для тебя три пригоршни самых жирных банановых гусениц и брошу в садок. Я всех своих мальчишек и дочку Руайю заставлю собирать гусениц. Ты ведь знаешь, у меня четверо ребят. Они много насобирают… И садок твой я подтяну ближе к морю, чтобы волны, перехлёстывая через борт, освежали воду. Ты будешь всегда в свежей воде, и у тебя будет всегда куча гусениц. Тебе ведь и сейчас очень хорошо у меня, верно? А станет ещё лучше. Клянусь! Только прилипни, Большая Жемчужина, прилипни к черепахе! Как ты умеешь: хлоп — и готово! Сделай хлоп, прошу тебя!»