Виталий Коржиков - Морской сундучок

А потом прищурил глаз, смекнул что-то и кивнул вниз на машину:

— Ты к Федотычу сбегай, попроси. Он мастер!

Кончили мы работу. Я помылся и побежал в машинное отделение. Открыл дверь, а оттуда пахнуло горячим маслом и как загрохочет: ту-ту-ту-ту, ту-ту-ту-ту! Словно где-то внизу паровоз бегает. Я осмотрелся: стою на лестничной площадке, как на крыше десятиэтажного дома, а где-то внизу, как раскрашенные игрушки, громоздятся разные механизмы, трубы, цистерны, рычаги. И среди них ходят вверх-вниз сверкающие поршни. От них-то и идёт паровозное ту-ту-ту-ту, ту-ту-ту-ту.

Спустился я по металлической лестнице к Федотычу, а он сам мне навстречу из боковой дверки выходит. Громадный, согнулся, еле в дверях помещается. Весь в капельках пота. Вытирает могучие руки ветошью и кивает:

— Что?

— Часы! — кричу. А сам поглядываю то на поршни, то на великанские руки Федотыча. Думаю: ими как раз только с поршнями управляться. А как возьмёт своими ручищами мои часики, нажмёт — в пятак превратит!

А Федотыч раскрыл ладони, кивает мне: клади.

Послушал он часы. Отковырнул ногтем крышечку, посмотрел на колёсико внутри. Быстрое, как штурвальчик. И тоненькое, прикоснись — сломаешь. Федотыч подул на него и кивнул:

— Оставляй. Часа через два зайдёшь.

Два я не вытерпел. Ходил по палубе, смотрел на летучих рыб. А сам всё тревожно думал: «Да, ничего себе руки!»

Часа через полтора спустился я снова в машину. Вижу, Федотыч как раз крышечку часов пальцем нажал, повернул и прихлопнул: щёлк! Потом взял осторожно часы двумя пальцами, аккуратненько положил их на ладонь, преподнёс мне и улыбнулся:

— Только, пожалуйста, не бей их больше ни о какие углы. Часы вежливость любят.

Я поблагодарил его, приложил часы к уху: идут! Выбежал на палубу. Подошёл боцман, спрашивает:

— Ну как?

Я дал боцману послушать, и он подмигнул мне:

— Тикают!

Ночью лёг я спать, а часы положил рядом. Стало тихо-тихо. Только вода за бортом плещет, и за стеной машина стучит: ту-ту-ту-ту, ту-ту-ту-ту. А с другой стороны, под ухом, часы тикают: тик-так, тик-так, тик-так, тик-так. Не отстают, с машиной в лад работают.

Однажды под вечер, уже на закате, наш теплоход подходил к кубинскому порту Сьенфуэгос. После дождя от тёплой палубы поднимался розовый пар. Вода впереди вспыхивала малиновыми пятнами, а навстречу нам плыли от английского танкера одна за другой и покачивали горлышками пустые коричневые бутылки.

Я стоял у штурвала, поглядывал на мачты в порту, на горы в лёгких фонтанчиках пальм и весело думал, как сейчас пришвартуемся, как сдам вахту, умоюсь — и марш на причал, смотреть город, нюхать кубинские табаки! «Буэнос, амигос! — Привет, друзья!» Но тут в рубку вошёл мой напарник, встал за штурвал, сказал: «Вахту принял!» А мне велел: «Беги спускай флаги. Время!» — и кивнул за окно.

Там, на верхушке мачты, тяжело колыхались два флага: наш и кубинский. Добро. Я спустился на палубу, сбежал по трапу и почти ткнулся в борт соседнего танкера: мы поравнялись с «англичанином». Там, сидя на трюме, английские матросы пили пиво и прямо через голову бросали в воду пустые бутылки.

Я загляделся, поскользнулся на мокрой палубе, но тут же выровнялся. Добежал до мачты и потянул специальный тросик — фал. Флаги легко пошли вниз, но один из них, неловкий от влаги, помедлил и обернулся вокруг фала. Я ругнулся, качнул фал в сторону — флаги ни с места. Я потянул сильнее — узел взялся ещё крепче. Вот чёрт!..

Сзади засмеялись. Англичане. Конечно, надо мной. Матрос — и не может управиться с флагом!

Я оглянулся. Из рубки недовольно смотрел капитан.

Надо лезть на мачту. Я посмотрел вверх. Небо вдруг углубилось, лестница вытянулась, мачта выросла и самой верхушкой вычерчивала в вышине лёгкий кружок.