Качнулся пароход — таз качнулся. Крокодилыч вывалился, бегом к борту — и бултых в воду! Мы побежали, смотрим: где он? Куда он? А боцман на реку показывает:
— Вон, вон! Погрёб зелёный! Видно даже, где Полина Егоровна зелёнкой намазала.
А Вася вздохнул, покачал головой:
— Ни в Америку, ни в Африку не захотел… Удивительное дело!
А что ж тут удивительного? Америка — она, конечно, Америка, Африка — Африка. Но, видно, и крокодилу — хоть он и крокодил — всё-таки родная речка дороже.
В далёком дальнем далеке,
В зелёных джунглях пряных,
Где люд по улочке-реке
Кочует на сампанах,
Где кто-то в зарослях стучит,
Постукивает в била,
Мальчонка весело кричит:
— Купите крокодила!
Кричит, ногами семеня,
И будто бы на чудо
С улыбкой смотрит на меня:
«Откуда ты, откуда?
Откуда, — смотрит, — ты такой,
Такой большой и белый?»
И машет смуглою рукой,
Рукою загорелой.
А приплыву к себе домой —
И, словно на пружинке,
Вдруг удивлённо надо мной
Запрыгают снежинки.
Они закружат с высоты
В метелице узорной:
«Откуда ты, откуда ты
Такой большой и чёрный?»
И я припомню, как во сне,
Мальчонку, лодку с клеткой.
И дальний край помашет мне
Банановою веткой…
Как-то во время погрузки леса зацепился я в трюме стёганкой о проволоку и продырявил рукав. Хотел было зашить, да не получилось. То работа — надо отмывать после погрузки палубу. То вахта — беги на самый нос, кутайся среди тумана в стёганку-старушку, следи за морем. Вперёдсмотрящий!
А пришли в Японию, снял я её, повесил поближе к трубе просушить и забыл: и без неё хорошо! Теплынь! Японцы стоят на причале в маечках, рыбу ловят. Воробьи над нами летают, белый пух уже в клювах несут, гнёзда строят.
Весна! Пора выводить птенцов!
Пошли мы дальше, к Корее, — там ещё теплей! И опять ласточки у нас над трубой мелькают, белые пушинки куда-то носят. Всюду работа!
А причалили мы к пальмам Индонезии — совсем в жарищу попали. Тут уже не только фуфайки, рубахи и майки сбросили.
Палуба накалилась, индонезийцы в одних шортах бегают. Здесь, поди, и птицам тепла в гнезде не надо.
Но нет! Смотрю, и тут летят, опять что-то белое несут от нас к ближнему дому, от нас к дому. И всё от нашей трубы!
Интересно, что они там откопали?
Побежал я наверх посмотреть и ахнул: так это же они мою стёганку на гнёзда потрошат! Вату из половины рукава выдрали.
Снял я «старушку», зашил, повесил в рундук — пусть висит — и побежал на вахту.
Долго мы ещё плавали. Очень долго.
Стали возвращаться, подошли к Индонезии — в гнёздах уже птенцы кричат. Доплыли до Кореи — там уже не кричат, петь учатся. А вышли к сопкам Японии — стоит ор, шумят воробьи.
Надел я свою стёганку, вышел на палубу — иней счищать. А ветер мне в рукав так и потянулся струйкой, как в форточку.
— Что, замёрз? — смеются друзья. — Рукав холодный?
Я поёжился, но тоже улыбнулся.
— Ничего подобного! — говорю. — Тёплый. Вон скольких певцов обогрел и вырастил. В Корее поют, в Индонезии поют, в Японии поют! Все песни из моего рукава!
А воробьи вокруг прыгают на палубе, шумят на причале, будто подтверждают: «Чив-чив! Хороший рукав! Чив-чив! Тёплый рукав! Ещё бы нам один такой: зима на носу!»
Дни за днями,
Дни за днями
Ни травинки перед нами.
Лишь уходит вал зелёный
От обшивки раскалённой.
Только вдруг,
Устало клича,
В небе,
В жарком,
Стая птичья!
К нашей мачте подлетая,
Словно стонет
Птичья стая.
Задыхается, садится:
— Разрешите приземлиться,
Отдохнуть у вас немного.
Очень дальняя дорога…
Капитан глядит нестрого:
— Подвезём друзей немного.
И несёт с водою блюдце:
— Очень жарко.
Пусть напьются.
Он гостей вспугнуть боится,
Он на цыпочки ступает,
Ничего не слышат птицы:
Засыпают,
Засыпают…
Как-то летней порой шли мы на теплоходе по африканским морям. Жара стояла! Воздух словно бы горел. Даже рыбы от жары попрятались в морскую глубину. Лишь акульи плавники по-хозяйски резали воду. Да иногда высоко-высоко в небе серебристой искрой мелькал самолёт.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу