Николай Федоров - На аптекарском острове

Клочик деликатно постучал костяшкой пальца по пианино — тук-тук-тук, — словно спрашивая: можно войти?

Преподаватель сморщился, будто лимон надкусил, потом ткнул в меня пальцем и сказал:

— Теперь ты.

— Но ведь я не…

— Пой!

Я не стал спорить, тем более мне самому было интересно, сумею ли? Я быстро спел вновь проигранную мелодию и отстучал карандашом. Орест Иванович помолчал несколько секунд, потом задумчиво сказал:

— Ну что ж! Тебя я, пожалуй, возьму.

— А меня? — спросил Клочик, почувствовав неладное, и голос у него задрожал. — У меня по пению четверка, честное слово! Вы меня еще спросите, со словами… Пожалуйста!

— Нет, мой друг, не могу, — неожиданно мягко, но твердо сказал преподаватель. — У тебя, увы, нет музыкального слуха. Абсолютно нет!

Видели бы вы в тот момент моего Клочика! Весь он вдруг словно потух, а у меня внутри сжалась какая-то пружина.

— Пошли, Витя, — сказал я. — Спасибо, до свидания.

Орест Иванович развел руками.

— Как хотите.

Мы вышли в коридор и направились к выходу. Вдруг Клочик остановился и горячо заговорил:

— Леха, не отказывайся, я тебя очень прошу, слышишь. Я с тобой на репетиции ходить буду, чтоб тебе веселее было. Только не отказывайся. Пойдем, пойдем, скорее назад. Пока он не передумал.

Через минуту мы снова вошли в комнату, и я сказал:

— Пожалуй, я согласен.

— Ну, спасибо, — сказал Орест Иванович и обычным своим голосом рявкнул: — Будешь играть на альте.

Он подошел к шкафу и достал оттуда слегка помятую средних размеров трубу, скрученную наподобие кренделя.

— Орест Иванович, а можно, я лучше на тромбоне буду? У меня дедушка в детстве как раз на тромбоне играл.

— Что?! — вскипел вдруг преподаватель. — Да ты знаешь, что такое альт?! Ты вообще представляешь себе, что такое духовой оркестр? Ты вслушайся в это слово: ду-хо-вой! Оно же от слова «дух» происходит. Душа, значит! А музыка без души — это бред, какофония. Дай-ка сюда инструмент!

Он выхватил у меня трубу, прошел на середину комнаты и громовым голосом объявил:

— Оркестр, тишина! Новенькие молчат. Старикам приготовиться! Композитор Макс Кюсс. «Амурские волны».

Он взмахнул рукой, и оркестр заиграл. Из неказистого на вид альта поплыли мягкие, глуховатые звуки вальса. А весь оркестр, словно поддерживая мелодию, выводимую альтом, бережно играл: «пу-па-па, пупа-па…». И мне вдруг показалось, что музыка неторопливо плывет куда-то, слегка покачиваясь, будто на волнах. И в лицо мне дует теплый, пушистый ветер, наполненный чуть сладковатым и каким-то щемящим запахом белых азалий. И от этих звуков, так неожиданно увлекших меня за собой, в груди у меня вдруг все опустилось, словно я в автомобиле на большой скорости промчался по крутому мосту у Летнего сада… А потом все замерло и наступила тишина.

Орест Иванович подошел ко мне и торжественно протянул инструмент.

— Вот что такое альт, — сказал он. — Теперь понял? То-то же… Ноты знаешь?

Как ни странно, ноты я немного знал.

— Чуть-чуть, — сказал я.

— Это хорошо, — сказал Орест Иванович и положил передо мной лист нотной бумаги. — Вот гамма. Внизу каждой ноты стоят цифры. Это пальцовка — показывает, какие клапаны для какой ноты следует нажимать. Понял?

— Понял.

— Тогда играй. Сначала нижнее «до». Губы распусти, не напрягай…

Я набрал в грудь побольше воздуха и что есть силы дунул в трубу. Альт неохотно ответил мне низким ломающимся голосом.

— Ура! — закричал Клочик и захлопал в ладоши.

Впервые в жизни мне аплодировали.

— Почему так поздно? — холодно спросила мама, когда я вернулся домой.

— Вот, — сказал я и вынул из мешка трубу. — Ваш сын теперь музыкант: я записался в духовой оркестр.

— Чудесно, — сказала мама. — Теперь будет кому сыграть на моих похоронах.

— Хорошее дело, — сказал папа. — Я тоже в детстве играл на корнете. И у меня неплохо получалось: брал две октавы.

— Ну, и где теперь твои две октавы? — зло спросила мама.

— То есть, как это — где? — не понял папа. — Нигде.

— Вот именно, что нигде.

— Ну, зачем так, Оля?

— Я устала.

— Устала? От чего?

— Не знаю. От всего. Иногда мне начинает казаться, что каждый день понедельник. Понедельник, понедельник, понедельник!.. Это какой-то кошмар! Помнишь такую детскую забаву: если какое-нибудь самое простое слово очень долго произносить вслух, оно становится бессмысленным. Понимаешь, бессмысленным!

— А что бы ты хотела? Чтобы каждый день был воскресеньем?