Николай Федоров: Тучков мост

Теперь Петька постучал костяшками пальцев по темечку.

— Все-таки ты псих. Кто же это будет Найденову в музее вешать?

— Да пойми ты: там портрет одной старинной девушки висит. В платке. Так вот, она на Найденову похожа — жуткое дело! Прямо копия.

— С тех пор, как ты в Найденову влюбился, она тебе везде мерекаться будет, — нагло заявил Петька.

— Да при чем тут влюбился, — сказал я, чувствуя, что краснею. — Сам-то ты на Шарабаеву глаза пялишь — смотреть тошно.

— Это я на Шарабаеву!.. — возмутился Петька. — Ну ты воще… Да я…

— Эй, потише вы, — прошептал всегда дисциплинированный Коля Пактусов. — Мешаете.

— А ты-то чего суешься. Тоже мне, ценитель нашелся, принц Бульонский, — сказал я и толкнул Пактусова в плечо.

Легонько толкнул, клянусь! Но Пактусов зацепился, видно, за что-то, за ковер, что ли, и стал падать. И вот он падает, а перед ним на деревянной такой этажерке стоит бюст! Исаака Ньютона. И Пактусов валится прямо на этот знаменитый бюст! Тогда Ньютон в соответствии с законом, который он сам и открыл, тоже падает и врезается в витрину, под стеклом которой лежит подзорная труба Петра Первого!

Говорят, кошмары бывают только во сне. Теперь я точно знаю, что такое кошмар наяву.

С ужасным визгом брызнуло витринное стекло, медленно, словно нехотя, повалились осколки Ньютоновой головы, подзорная труба Петра Первого распалась на три неравные части.

И сразу тихо стало. Замолчала, споткнувшись на полуслове, экскурсоводша, в немом оцепенении замерли ребята, застыла Зинаида, безумными глазами глядя на картину разрушения. Только Пактусов ошалело вскочил с пола и, для чего-то беспрерывно отряхивая брюки, сказал мертвым голосом:

— Это не я. Меня Болотников толкнул.

В кабинете замдиректора присутствовали: замдиректора, Зинаида Алексеевна, экскурсоводша, ученик Коля Пактусов и ученик Андрей Болотников. Я, то есть. Как говорит мой папа, последний по списку, но не последний по значению.

ЗАМДИРЕКТОРА. Ты хотя бы понимаешь, что ты наделал?

ПАКТУСОВ (отряхивая штаны). Это не я. Меня Болотников толкнул.

ЗИНАИДА АЛЕКСЕЕВНА. Помолчи, Коля. Мы уже это поняли. Товарищ директор не тебя спрашивает.

ЗАМДИРЕКТОРА. Так понимаешь или нет? Ну ладно, Ньютон — это копия была. Хотя тоже, между прочим, денег стоит. Ладно, стекло твои родители вставят, заплатят. Но труба! Петр Первый привез ее из Дании!

ЭКСКУРСОВОДША. Из Голландии.

ЗАМДИРЕКТОРА. Ах, оставьте, Эмма Борисовна! Разве это сейчас принципиально?!

ЭКСКУРСОВОДША. Да, да конечно. Вы знаете, Петр Лукич, пока я им рассказывала, я все время слышала в задних рядах какую-то возню, какие-то смешки, щелчки…

ЗИНАИДА АЛЕКСЕЕВНА. Андрей, объясни, что произошло. Я от тебя такого никак не ожидала. Зачем ты толкнул Пактусова?

ПАКТУСОВ. Да, он меня толкнул. Я за ковер зацепился и упал на этого… на Нептуна. (Отряхивает штаны.)

ЗИНАИДА АЛЕКСЕЕВНА. Да замолчи ты в конце концов! С тобой мы уже разобрались. Я спрашиваю, Болотников, зачем ты толкнул Пактусова?

ЗАМДИРЕКТОРА. Ты хотя бы соображаешь, что ты натворил? Ты отдаешь себе в этом отчет?

ЗИНАИДА АЛЕКСЕЕВНА. Ну хорошо, раз он молчит, может быть, Пактусов нам ответит, почему Болотников его толкнул.

ПАКТУСОВ. Это не я, честное слово. Меня Болотников толкнул, я за ковер зацепился и прямо на этого… лысого.

ЭКСКУРСОВОДША. Позвольте, на какого лысого?

На улице перед музеем, под моросящим дождем, поджидал меня друг Петя Мосин.

— Ну что, плохо? — спросил он и положил руку мне на плечо.

— Хуже некуда, — ответил я, вздохнув. — Главное, трубу жалко. Ни за что труба пострадала. А я что… Теперь мне крышка.

— Это я виноват. И зачем я с тобой спорить стал!

— Да ладно, Петя. Ни в чем ты не виноват. Такая уж у меня судьба.

Мы молча прошагали несколько кварталов, и вдруг Петя неожиданно сказал:

— Знаешь, Андрюха, когда тебя к директору повели, я пошел посмотрел на тот портрет. Ну, про который ты говорил, «Девушка в платке».

— Ага. И что?

— Понимаешь, похожа, конечно. Здорово похожа. Но та, на портрете… Она, как бы это сказать… Ну, добрая, что ли. А вот Найденова… Найденова не такая.

«Главное, — думал я, поднимаясь по лестнице, — все успеть самому рассказать, пока Зинаида не позвонила. И рассказать папе. Если мама первая узнает — мне труба».

И как я это слово отруба» мысленно произнес, так совсем тоскливо стало. Хоть вой.

Я присел на ступеньку и зажмурился. И сразу перед глазами видение: белая ньютонова голова плавно, как в замедленной киносъемке, валится на гладкую, сверкающую витрину. А потом стеклянный взрыв и осколки, осколки… Море осколков. В общем, кошмар.