Николай Федоров - Сказано — сделано

— Дома, дома, — отвечала старушка. — Она уж мне с самого утра все уши прожужжала: вы, говорит, Елизавета Васильевна, обязательно откройте, как мой звонок услышите. Ко мне, говорит, мальчики должны прийти. Только вы не очень-то стучите. Приболела она. Совсем никудышное сердчишко стало. Вчерась-то я ей «скорую» вызывала.

Марья Алексеевна полулежала на диване, укрывшись пледом. В комнате резко пахло валокордином.

— Заходите, мои дорогие, не стесняйтесь, — слабым, но радостным голосом произнесла она. — Старухи вечно болеют. Это ничего, не обращайте внимания. Да я сейчас встану. Это всё Елизавета Васильевна меня укладывает. Прямо деспот какой-то.

— Нет, нет, что вы, лежите, — сказал Коля. — Вам нужен покой.

— Ах, голубчик, как раз покой-то мне и не нужен. У меня его было предостаточно. Пока человек беспокоится, он и живёт. Вот пирог я для вас не испекла, — это плохо. Наобещала, старая развалина, и не сделала. Конечно, я бы могла попросить Елизавету Васильевну. Но скажу вам между нами: она совершенно не умеет печь пироги. Вообще-то она очень славная, но вот не умеет. Что поделаешь! У неё вечно подгорает низ.

— Да вы не расстраивайтесь, Марья Алексеевна, — сказал Саша. — Это не страшно. Вы в следующий раз испечёте.

— Ну, уж в следующий раз непременно! У меня и мука есть, и капуста. Вы знаете, мальчики, в одной старой поваренной книге я читала, что мужчины любят пирог с капустой даже больше, чем с мясом. Представляете! Надо бы найти эту книгу и дать вам посмотреть. В ней очень много забавного. Например, там пишут: «Раки любят вариться в кипящей воде»! Или, например… Ой, да что же это я разболталась. От радости совсем вас заговорила. Вы ведь с делом пришли.

— Может, в другой раз? — предложил Коля. — А то сейчас мы тут такой шум и грохот устроим.

— Что вы! Что вы! — замахала руками старушка. — Зачем же откладывать. Вы ведь готовились. — Она помолчала и тихо добавила: — И потом, в этой комнате так давно никто не пилил, не строгал и не стучал молотком, что для меня это будет лучшей музыкой.

Слой старых обоев и штукатурку сверло прошло моментально. Но дальше — ни в какую! Дрель отчаянно выла, Саша, закусив губу, изо всех сил давил на рукоятку, но старая стена и не думала сдаваться.

— Может быть, лучше забить гвоздик? — наивно предложила Марья Алексеевна. Она очень переживала в душе о том, что работа у ребят не заладилась. — У меня, кажется, был где-то большой гвоздь.

Друзья переглянулись и снисходительно улыбнулись.

— Да что вы, Марья Алексеевна, какой там гвоздь! — сказал Саша. — Победитовое сверло не идёт.

— Да, старый кирпич — это тебе не что-нибудь, — сказал Коля. — Ну-ка, Ляпа, доставай мой шлямбур. Начинаем правильную осаду.

И в ход пошёл знаменитый пробойник «Мечта новосёла», который эрудированный Коля предпочитал называть шлямбуром. Калёный кирпич, обожжённый полтора века назад, миллиметр за миллиметром сдавал позиции.

В комнату заглянула Елизавета Васильевна.

— Ого, кипит работа, — одобрительно сказала она. — Алексеевна, я на кухне чайник поставила. Попьёте с ребятками. Только ты сама-то на кухню не бегай, пошли кого из мальчиков. А я за квартиру иду платить. И за тебя заодно уплачу.

— Постойте, Елизавета Васильевна! Деньги-то возьмите.

— Да потом отдашь. Я ж третьего дня пенсию получила.

— Она очень хорошая, — сказала Марья Алексеевна, когда за соседкой закрылась дверь. — И всегда мне помогает, заботится. А ведь она старше меня — ей уже девятый десяток пошёл. Говорят, старики никому не нужны. Это неправда. Они нужны хотя бы друг другу. И может быть, ещё детям…

Не прошло и часа, как полка ровно и прочно повисла на стене. Ребята сами чувствовали, что работа вышла на славу. И они даже не пытались скрыть свою радость.

— Мёртво висит, — сказал Саша. — Теперь сюда хоть гири запихивай — не упадёт. Скорей полка рассыплется, а пробки из стены не вылезут.

— Объявляем полку торжественно открытой! — сказал Коля. — Ляпа, играй туш!

— Да погоди ты со своей тушью, — сказал Саша. — У меня идея.

Он взял с подоконника катушку белых ниток, протянул конец Коле и отошёл на три шага.

— Вот так. Представим, что это алая лента. Марья Алексеевна, разрежьте, пожалуйста, алую ленту. Тогда будем считать полку торжественно открытой.

— Сашенька абсолютно прав! — сказала Марья Алексеевна, со щемящей радостью глядя на мальчиков. — Только зачем же нитка? У меня тесьма есть.

Она порылась в шкафу и извлекла оттуда красную шёлковую тесьму, действительно прекрасно подходившую к этому незабываемому моменту. Ребята натянули её вдоль полки, Саша пропел туш, и Марья Алексеевна разрезала тесьму ножницами. Потом она отстригла от неё кусочек, оставив в руках алую полоску.