Любовь Воронкова: Детство на окраине

День стоял очень жаркий. Во дворе почему-то никого не было. Соня послонялась по двору, нарисовала на заборе углем девочку и собачку, поискала стекляшек, но ничего не нашла. Скучная, сонная, жаркая тишина повисла над двором, над домом, над всей улицей. Только изредка с резким звоном проходил мимо ворот трамвай.

И тут Соне пришло в голову: а что, если сходить к Макарихе?

Соня тихонько подошла к воротам, открыла калитку и выглянула на улицу. Мама не велела ей одной выходить со двора, она каждый раз строго наказывала:

«Только смотри на улицу не ходи! Заблудишься! Под трамвай попадешь!»

Да Соня и сама не ходила на улицу — боялась. Она только открыла калитку и остановилась. Неподвижный густой зной лежал на узком тротуаре, на булыжной мостовой. Среди булыжника жарко блестели трамвайные рельсы.

Прохожих было мало, народ словно попрятался от жары.

Вот проехал извозчик на пролетке. Везти ему некого, он слез с козел, да и уселся в пролетку сам. Сидит и дремлет с вожжами в руках. И лошадка его, переступая нога за ногу, наверное, тоже дремлет…

Соня осмелела и вышла на тротуар. Отсюда, от ворот с кувшинчиком, начинался огромный, чужой, полный опасностей мир. Если посмотришь направо — улица уходит в гору и теряется среди незнакомых домов. А влево — бежит вниз, к самому Екатерининскому бульвару. А там, около бульвара, на углу сидит их соседка Макариха.

Макариха была торговка. А весь товар, которым она торговала, весь ее магазин помещался в небольшой белой корзинке. Но сколько радостей лежало в этой корзинке! Пряничные рыбки — розовые и белые, пряничные петушки, лошадки, человечки… Конфеты в бумажках и с картинками. Конфеты без бумажек — зеленые, похожие на крыжовник, красные, словно малина, желтые как мед… Мармеладные лапоточки, прозрачные, разноцветные, обсыпанные сахарным песком. Маленькие румяные яблочки. Жесткие темно-коричневые сладкие стручки. Китайские орехи в шершавой узорчатой шелухе…

Вот эта корзинка и вызывала теперь Соню со двора, она-то и заманивала ее в страшную и неизвестную даль на угол, к Екатерининскому бульвару.

Соня облокотилась на каменную тумбу, которая стояла у ворот, и долго смотрела в ту сторону. И вдруг решилась, и с душой, полной страха, пустилась в путь.

То бегом, то шагом, Соня пробиралась по улице. Если встречались прохожие, она съеживалась и, уступая дорогу, почти прижималась к стене. Чужие дома глядели на нее строго и недружелюбно. Чужие калитки грозили опасностью. Мало ли кто может выскочить оттуда! Или собака, или какой-нибудь мальчишка, который обязательно отколотит. Или вдруг выйдет нищий с сумой, схватит ее за руку, да и уведет куда-то…

Может, остановиться? Может, вернуться, пока еще недалеко родная калитка с коричневым кувшинчиком?

Но Сонины ноги то шли, то бежали все дальше и дальше. Вот уж и вернуться стало нельзя: калитка теперь так же далеко, как и тот угол, где сидит Макариха.

Казалось, что прошло очень много времени. Волосы на лбу у Сони взмокли от жары, сердце устало от страха. И зачем только ушла она со своего двора!.. Но тут она увидела, что улица кончается. Вот большой светлый дом с башенкой, вот Уголок Дурова, где живут дрессированные звери, а вот и бульвар видно… И на углу, около входа на бульвар, сидит со своей корзинкой ее Макариха в цветастом платье.

Соня без оглядки перебежала мостовую, бросилась к Макарихе и с размаху обняла ее за шею. Вот теперь-то можно вздохнуть свободно, теперь-то ничего не страшно! И на сердце сразу стало легко и весело.

Макариха еще издали увидела Соню. Ее широкое с крупными морщинами лицо ласково улыбалось:

— Ах ты, коза-дереза! Глядите-ка, и сюда прибежала! А уж я давно гляжу — кто это бежит, волосенки по плечам треплются?!

Соня уселась рядом с Макарихой на низенькой скамеечке — эту скамеечку Макариха приносила сюда вместе с корзинкой. Она жадными глазами заглянула в корзинку: много ли еще там добра и есть ли какие обломки? Добра было много, а обломков что-то не заметно. Она вздохнула и поближе прижалась к черной сборчатой юбке Макарихи, усеянной мелкими цветочками. Соня глядела, как подходили чужие люди и брали из корзинки то яблоко, то длинную, как свеча, прозрачную конфету, то горсть орехов… Соня с завистью смотрела на этих людей.

— А зачем ты им все отдаешь? — наконец сказала она Макарихе. — Лучше бы сама съела!

— Если я буду пряники есть, то у меня и хлебушка не станет, — ответила Макариха.