Борис Никольский - Делай, как я!

– Так… так… – говорит он. – Ясно…

Наконец дошёл до самого главного, до самого интересного снимка.

– Это товарищи мои, – объясняет Башмаков, – сослуживцы. Во время затяжного высотного прыжка. С четырёх тысяч прыгали. Вон Мишка Бандура летит. А это Витька Печенкин, ефрейтор. А там вон, совсем маленький, руки раскинул, лейтенант Петухов…

– Интересный снимок! – говорит двоюродный брат Костя. – Только… Кто это снимал?

– Я, – говорит Башмаков.

– Ну, конечно, сразу видно. Что ж ты, на резкость не умеешь наводить?

– Умею, – говорит Башмаков печально.

– Умеешь… А не наводишь. Это ж каждый пацан умеет!

– Да я и сам теперь вижу, – виновато говорит Башмаков, – у меня с этой резкостью всегда не ладится…

– И скадрировать надо было по-другому! Неужели не ясно?

– Я как-то не подумал… – говорит Башмаков и становится ещё печальней.

– И потом я тебе посоветую…

И вдруг двоюродный брат Костя останавливается на полуслове и пристально смотрит на Башмакова.

– Подожди… подожди… – говорит он. – Так это ты, говоришь, снимал?

– Я, – говорит Башмаков.

– А откуда снимал? Ты-то сам где был?

– Как где? В воздухе. Вот тут, рядом с Мишкой Бандурой летел.

– В воздухе? С четырёх тысяч метров? Летел и снимал?

– Ну да, – говорит Башмаков. – А что?

Рядового Домодедова не любили во взводе за жадность.

Домодедов частенько получал посылки из дому. Придёт с почты, устроится где-нибудь в углу казармы один на один со своей посылкой, шуршит бумагой, позвякивает баночками. А потом всем рассказывает:

– Прислала мамаша варенье, так банка в дороге разбилась, пришлось выбросить…

Или:

– Хотел угостить всех печеньем. Домашнее печенье, мамаша пекла. Так вот жалость, пока шла посылка, печенье заплесневело. Всё выкинул.

А у самого в кладовке, или, говоря по-военному, в каптёрке- чемодан на два замка заперт. И чуть вечер – Домодедов к этому своему чемодану наведывается.

Иногда кто-нибудь из солдат поддразнивал Домодедова:

– Да брось ты сочинять! Признайся лучше, что ночью под одеялом печенье рубаешь.

Домодедов очень сердился на такие шутки. Даже потел от злости.

– А ты видел? Видел, да? А если не видел, не говори, понял?

Вообще, это была его любимая фраза. Чуть что – он сразу начинал ныть:

– А ты видел? Видел, да?…

И вот с этим-то Домодедовым и произошёл однажды случай, о котором потом долго вспоминали в роте.

В то время взвод готовился к ночным стрельбам, и как-то поздно вечером ефрейтор Барабанщиков принёс прибор ночного видения. "А ну, – говорит, – кто хочет потренироваться?" Вышли несколько солдат на пустырь – за казарму. И Башмаков вместе с ними. Вокруг темнота стоит – в двух шагах ничего не видно.

Солдаты по очереди подносят окуляр к глазам, смотрят.

Подошла очередь Башмакова.

Поднёс он окуляр к правому глазу, левый зажмурил. Чудеса да и только! Темноты как не бывало. Зеленоватый свет вокруг колышется.

Направо посмотрел Башмаков – видит развесистое дерево.

Прямо посмотрел – кусты видит.

Налево взглянул – сидит на скамейке рядовой Домодедов и ест сгущённое молоко. Держит в одной руке банку, в другой – ложку. Зачерпывает молоко ложкой и ест.

Оторвался Башмаков от окуляра – вокруг темнота: ни дерева, ни кустов, ни рядового Домодедова.

Снова поднёс окуляр к глазу – опять сидит перед ним рядовой Домодедов, облизывает ложку.

– Приятного аппетита! – громко говорит Башмаков.

Замер Домодедов, прислушивается. Только успокоился, ложку ко рту понёс, Башмаков опять:

– Приятного аппетита!

Вскочил Домодедов, оглядывается по сторонам. Да что в такой тьме увидишь? Ничего не увидишь. Зато Башмакову всё видно.

Только Домодедов снова за банку с молоком взялся, Башмаков в третий раз:

– Приятного аппетита!

Тут уж Домодедов не выдержал – напролом, через кусты, бросился прочь.

В этот вечер, перед отбоем, и на следующее утро Домодедов всё на своих товарищей по взводу с подозрением посматривал. И на Башмакова тоже. А Башмаков помалкивал себе как ни в чём не бывало.

А утром во время завтрака зашёл в солдатскую столовую лейтенант Петухов, командир взвода. Домодедов и Башмаков как раз перловую кашу доедали.

– Приятного аппетита! – громко говорит лейтенант Петухов.

– Что, что? – спрашивает рядовой Домодедов.